Наталья Пряникова - Сахарница

Потом я шла домой. Мама, взглянув на меня, интересовалась – не надоела ли я еще соседям, и что у них происходит. Я безнадежно махала рукой – у них происходит любовь и больше ничего. У нас еще восемь этажей по шесть квартир на каждом. Надо сходить и к ним, – посмотреть, как там они любят.

Когда-то у детей было одно хорошее средство связи. Если друг живет в соседнем доме, то можно драть глотку с балкона. А если друзья – соседи в три этажа друг над другом, то хорошее средство связи – это батарея. Надо всего-то шарахнуть по стояку и, если ты нижний этаж, встать на стол и орать в потолок у стояка:

– Генка, выходи гуляяять!

Если же ты верхний этаж, то орать в пол. А если этаж, где живет дядя Ваня, то, соответственно:

– Вы, спиногрызы, (три минуты нецензурной брани) задолбали уже! Поднимите свои ж… и двигайте ходулями!

А мы, воспитанные и вежливые дети, орали в ответ:

– Здрассьте, дядь Вань, у нас нет ходуль!

Над Генкой жила Танька, и наш многострадальный стояк выдерживал налет троих налетчиков, пока родители не подарили ей детский телефон – два аппарата, соединяющиеся проводом, который можно провести из квартиры в квартиру. И подлая Танька стала болтать с Генкой не по стояку, а по телефону, так что мне и дяде Ване ничего не было слышно. Приходилось отдуваться за всех и долбить по стояку, пока Генка не перестанет болтать с этой змеюгой и не присоединится к беседе со мной по батарее. Надо ли говорить, что визиты сантехников были не редкостью в нашем подъезде.

У нас были свои условные сигналы: один раз – «выходи на улицу», два раза – «мне влетело, сижу дома, приходи». А три раза – «иди на балкон». Адресат идет на балкон, и сверху на веревочке спускается корзинка с гуманитарной помощью в виде котлет или еще чего-нибудь для поддержки духа , наверх она поднимается с ответными подарками.

Родители иногда спрашивали: «Дети, вы живете в одном подъезде в метре друг от друга. Не проще ли подняться или спуститься по лестнице?» От такого у нас челюсть падала на пол. По лестнице?!?! Это когда у нас есть батарея и балкон??? Ну что за нелепые мысли приходят взрослым в голову порой!

В школу с Генкой мы шли вместе. Он нанизывал на большую палку наши портфели, и, перекинув ее за спину, согнувшись в три погибели, тащился за мной, а я плыла, как царь-лебедь. Папа, на своем пункте наблюдения у окна, всегда качал головой – «Эх, бедолага, держись».

Как-то мне купили портфель, который я я мыла шампунем и нежно вытирала махровым полотенцем. И конечно, никогда (никогда!) не ставила его на пол! Генка относился к сумкам, как нормальный, поэтому не ведал что творит, когда однажды, устав тащить палку с нанизанными на нее портфелями, встал отдохнуть и вытереть пот со лба, поставив портфели на чистый белый снег. Увидев такое святотатство, я завопила: «Ты поставил мой портфель на снег!!! Ты. Поставил. Мой. Портфель. На Снег!!!»

В это время мои родители, побросав все дела, припали к окну, и мама, схватившись за сердце, в ужасе прошептала:

– Он что сейчас сделал? Он что, поставил ее портфель на снег?

Папа вздохнул:

– Беги, мужик, спасайся.

Мама, прикрыв глаза, всхлипнула:

– Такой хороший был мальчик.

Дальше они наблюдали, как я гоняю Генку палкой по всему двору. Этажом выше его родители, наблюдая ту же сцену, одобрительно кивнули:

– Смотри, Наташа с Геночкой играют. Как хорошо, что наш остолоп дружит с такой хорошей девочкой.

На следующий день Генка принес мне пачку своих высоко ценимых рисунков корявых грузовиков. А я, когда играла в школу… Да, я играла в школу одна, потому что со мной в школу никто не играл. Почему-то им не нравилось, что я ставлю двойки, вызываю родителей и выгоняю с уроков – и все в течение одного урока. Поэтому я играла одна. У меня был настоящий журнал, где были фамилии всего моего класса, куда входили также соседи, друзья и родители. И не могу сказать, что они могли похвастаться успеваемостью. Если бы они заглянули в мой журнал, то устыдились бы своих оценок и узнали бы, что все они второгодники и двоечники. Двойки же я ставила потому, что они красивее пятерок. И всем Генкиным рисункам я влепила двойки, а одному страшному грузовику даже двойку с тремя минусами. Когда Генка пришел в гости и увидел, что его картины оценены не столь высоко, как он думал (да и думал ли он вообще, что рисункам кто-то будет ставить оценки), он выпятил губу и дрожащим голосом промямлил:

– А почему, почему? За что?