Ксения Жигалина - Собаки

Слова ли его им оказались понятны, или они среагировали на интонации, но обе собаки сразу истово завиляли хвостами. Меньшая даже залилась звонким лаем, вызвав солидарный отзвон с полки со стеклом. Отлаявшись, она принесла новую порцию растений из коробка.

– Снова на поганках в астрал? – спросил он большую.

Та сидела рядом и выражение морды имела самое врачебное. Доброжелательное, снисходительное и безапелляционное.

– Сколько ещё мне нужно этого выпить? Вы меня подсадить что ли решили?

Большая фыркнула и отвернулась, а меньшая сбегала к коробку, всё в нём демонстративно перерыла и, радостная, вернулась ни с чем.

– Последний раз что ли? – хмыкнул он.

Собаки молча уселись у его ног и ждали чайник. Он заварил, оставил кружку на столе, и все они пока вышли в сад. Там он опустился на корточки, собаки сели по бокам, и все трое смотрели, как закатные краски мешаются с зелёным травяным ветром.

– Зачем вам это? – спросил он просто, будто рассчитывая на внятный и такой же простой ответ.

Большая поднялась и потянула его за рукав. Пора.

Ранним-ранним утром он выходит из дома в сад. Осматривается. Снега в саду не осталось почти совсем. Кругом уже полно намёков на траву. Даже запах стоит особенный. Запах. Едва он обращает на него внимание, он сразу видит, чувствует ветер. Воздух вокруг, и особенно небо, полны сияния. Где едва уловимо, где более ясно сияет бирюза. Вдыхая её, хочется стать бесплотным и унестись с нею. Куда угодно. Он проходит через сад, дыша бирюзой во все лёгкие, и видит собак на дорожке. Они его ждут. И ещё – они ждут его . Теперь это ему понятно.

Все трое направляются через луг к лесу, который уже окрасился в нежные весенние цвета – серо-сиреневый цвет тонких веток, готовых к новой жизни, и салатовый цвет уже вскрывшихся кое-где почек.

Они на удивление быстро доходят до леса, который теперь не кажется ему враждебным. И сам себя он не ощущает больше взломщиком. Ему доверили ключ, это становится ясно. Лес по-прежнему являет собой настоящую свалку деревьев всех видов и возрастов, оскаленного сухостоя, торчащих вверх выкорчеванных падением корней и сухих, хрустящих зарослей прошлогодней крапивы. Но собаки знают фарватер, и он изумляется тому, как правильно, по-звериному чутко выбранный путь ведёт его через окружающие дебри невредимым. Проползая, нагибаясь, перелазя и перепрыгивая, они доходят до, кажется, самого глухого места в лесу. Здесь темно и тесно. Пахнет столетней сыростью, и стоит ватная тишина.

– Куда теперь? – его собственный голос слышится ему так, будто он почти оглох.

Собаки, поблёскивая глазами, смотрят на него и отводят морды чуть в сторону и вверх. Он смотрит туда же. И видит. В окружающей их темени его глаза вдруг различают тонкий, едва видный поток того самого прозрачного бирюзового сияния, что сплошь омывало их до входа в лес.

Он направляется к потоку, ноги сами собой разбирают дорогу. Кажется, нужно просто видеть и чувствовать ориентир. Теперь уже он ведёт собак. Следуя за потоком, он приводит их к двум огромным соснам, сросшимся у самой земли. Они уходят вверх, словно развилка дорог. Поток втекает в развилку, но с другой стороны не вытекает, пропадая между соснами. Он оглядывается на собак. Большая подталкивает его лбом под колени, и он делает шаг на ту сторону. К его удивлению, он оказывается по ту сторону стволов. Неужели с ним не сработало? Но тут появляются собаки, здесь же, по эту уже сторону.

– Я не понял, – признаётся он.

Собаки вновь показывают мордами на развилку, и он видит вытекающий с этой стороны тонкий прозрачный поток бирюзы. Та сторона, да не та, решает он. Перед развилкой было просто черно, как ночью. Здесь же, теперь замечает он, гораздо светлее. И видно, что впереди, там, куда струится поток, делаясь шире и ярче, там ещё светлее. Видимо, предполагает он, там лес заканчивается. Так и оказывается.

Лес заканчивается так внезапно, что он инстинктивно делает шаг назад. Он оглядывается на собак. Те смотрят вперёд, мимо него. И он поворачивает голову.

Он сидел в кровати и прокручивал в голове детали сна раз за разом, по кругу, стараясь запомнить их утренней головой, чтобы они не истаяли из памяти уже к обеду. Он не помнил, чтобы его что-нибудь разбудило. Поэтому, решил он, сон не прервался, а снова остановился.

Он спустился к собакам. Они завиляли хвостами. Обрадовались. Ему понравилось. Он приготовил их любимые тосты с ореховой пастой с мёдом, снабдил их тарелками, сел сам и, не донеся тост до рта, спросил: