Vega Nova - Pink Project

Они отдыхали несколько раз, молча, и каждый раз в конце передышки в ее взгляде читался вызов двигаться дальше. Он думал лишь о том, что они смогут выжить. Им уже представился этот шанс. Если они живы, когда остальные умерли, значит, им больше ничего не грозит. Это и была очередная иллюзия, но именно с нее началось заполнение его внутренней пустоты.

Он достал сигарету и подкурил. Вспоминал свое детство. Позади было шумно, и только здесь можно было укрыться и перевести дыхание. Он подумал о матери. О ней никто никогда не думал, пока она была жива. Отец незаметно и беспристрастно воровал ее красоту и спокойствие, пока она не выдохлась. Ее родители, жесткие, как колючая проволока вокруг старой тюрьмы, только ставили нескончаемые требования и ультиматумы, что также не прибавляло ей здоровья. А он был ребенком, избалованным и капризным, не осознающим ни себя, ни последствия.

В ту ночь, когда он отшил глупую шлюху, и прятался от бесцельного вливания алкоголя в кругу друзей и коллег, на балконе, выкуривая одну за другой, мысли о матери застали его врасплох. Мать наверняка не желала бы ему такой жизни. Он столько дней, часов, секунд потратил бесцельно, он шел вперед по головам, но не знал для чего. Он трудился, не спал по ночам, срывался на работу за час до нового года, он покупал машины, женщин, менял квартиры, завел детей, которых не мог полюбить, потому что почти никогда их не видел, лелеял разбитое сердце, но он не понимал для чего все это.

Хотелось сбежать, но было некуда. Ведь это его жизнь. Глупо бежать куда-то из своего дома, со своего праздника. Мать всегда желала ему добра, была с ним откровенна и искренна. Но также была ему наглядным примером, что происходит с мягкотелыми желторотиками, как их швыряет жестокая жизнь, и затягивает в водоворот грязи из реальности и быта. Его научили жить, как бойцовского пса, кидаться на возможности, разрывать конкурентов и слабаков, безразлично смотреть на старость, немощность, не тратить время даром, каждую секунду самоутверждаться, не проявлять чувств, так как они побуждают к неповиновению стандартам, правилам, имиджу, времени.

Он отмахнулся от мыслей о матери. В конце концов она сама была виновата, она не хотела жить по правилам, она не следовала словам отца, она была будто бы в секте умников, которые специально делают из себя жертв и уповают на это. Секта белых ворон, которые считают весь мир дерьмом, деньги – гнилью и ждут просветления, где-то дальше пределов человеческого сознания.

Он винил свою мать в том, что она его оставила, что она не научила его любить, потому что знала, что он никогда не будет такой, как она. Она не научила его верить в себя, потому что никогда не верила в то, во что верил он. Она не одобряла его увлечений, его образ жизни, работу, семью. Она была не создана быть его матерью и любить его.

Женщина, которую он любил, а любил он только однажды, была словно копией его матери. Он словно хотел завоевать материнскую любовь, наверстать упущенное счастливое детство, испытать искренние чувства, узнать, что такое верность и преданность, научиться уважению, забыть про себя и узнать мир другого человека. Но она не пустила его. Не подпустила ближе своего тела и улыбки. Словно он был бойцовским псом, слюнявым и грязным, а она нимфой, которая боится испачкать об него белое летящее платье.

Это была последняя ночь. Последняя ночь в его жизни. Это были его последние мысли. Он обвинял их всех. И ненавидел. Но острее всего он ощущал боль за самого себя. Непростительно для них. Он пересек черту. Черту страха и обиды. Он не прощался ни с кем.

Утром прохожие обнаружили на асфальте тело Чарльза Уимбера – 29 летнего успешного предпринимателя и примерного семьянина, отца двоих детей. Друзья не хватились его искать. А супруга отдыхала с детьми в коттеджном городке. На фото в интервью, после его смерти, у нее были заплаканные глаза, но она пыталась улыбаться журналистам.

Большие черные наушники, с длинной историей. Длинный провод, переломанный в нескольких местах. Она не смотрела на прохожих, сидя на балконе, она смотрела вглубь себя. Она не искала ответов, она ждала вопросов. Но они не появлялись. Ей необходимо было разобраться, но она не могла начать – связь с собой была утеряна, каждая мысль, словно ей уже не принадлежала, и была выдумана кем-то другим и ей навязана. Она была пуста. Или наоборот слишком наполнена мутным раствором чужих мнений, стремлений и жалоб. Было утро, тихое и свежее, город только просыпался, а она уже была измучена и переломана, как провод наушников – в нескольких местах. Чай остыл. Наглый толстый кот, дремал у нее на коленях и отлежал ей ноги. Стоило поднять себя отвести на кухню, согнать ленивое животное, заварить кофе, вызывающий тошноту и спешить на работу.