Алла Эльч - Карантин для родственников

Часть вторая

Середина декабря. Луна – переполненная чаша…

К вечеру окна всех девятиэтажек микрорайона заливались электрическим светом. В большинстве подъездов, перебивая плохую уборку лестничных пролетов, плыли запахи пищи. Тяжелые – жареной говядины или баранины… норовили уйти к нижним этажам. Легкие запахи выпечки, блинчиков гуляли в средней части, не отходя далеко от своих квартир. На верхних этажах людской пищей особо не пахло, если только упущенное молоко.

Илья два дня назад вернулся с вахты. Сходив в булочную за хлебом и поднимаясь на шестой этаж, он чертыхнулся из-за сломанного лифта. Еще винный запах от разбитой бутылки около мусоропровода. Насвинячили на втором этаже, а достается всей девятиэтажке. Зайдя в квартиру, опешил – дома тоже не слава богу…

Легче всего списать неурядицы на полнолуние. За сутки до него у Елены давление скакало. Боль головная – мысли (заразы) бросили якорь в прошлом, пригвоздили… спасу нет. Всю ночь с боку на бок – бессонница жуткая. Следующий день вразвалку прошел. А занимаясь ужином, разделывая рыбу – резанула ножом по пальцу. Ярко-красная дорожка залила ладонь, закапала на пол. Как назло, куда-то делась аптечка. Случайно в ванной нашла флакон перекиси. Останавливая кровь, разревелась:

– Бог ты мой, отчего у Ники такая жизнь?! На те же грабли, уже не пяткой – задницей! Ну, Анатолий Дмитриевич, сволочь, опять обманул! Как сладко пел по телефону: «Лена, пусть Вероника вернется, надо дать шанс. Дети без отца – преступление. Жить будут на новом месте. Андрея устроил в район, старых друзей привлек: выбил должность в прокуратуре. Квартиру дадут…» Ну и что?! Все – ложь! Как жили – так и живут… Теперь еще любовника завела. Господи, если Роговцевы узнают – башку свернут! Сколько говорилось: «Где живешь, гадить нельзя!»

– Это что за монолог, сама с собой, – Илья зашел в кухню. – Ой, а кровищи… Ты что тут, Ленка, дурную кровь пускала? А с рыбой что? Я, так понимаю, ужин накрылся? Так… на тебе для успокоения рюмку хереса. Не дрейфь, сейчас я влет.

Через десять минут на сковороде шипело масло, жарились куски судака.

Елену после двух рюмок (херес, однако, не слабо берет…) развезло:

– Нет, ты мне скажи, почему дочь наша с рождения родителей ни в грош. Предательница! Помнишь, как она божилась: « Все, мама папа, клянусь – к Андрею не вернусь!» Мы такое пережили… столько нервов, лет на десять постарели. Ну ладно, вернулась ты к мужу. Так работай над ошибками, живи по-человечески! Ан нет, как будто чертенок в нее вселился. Всю жизнь она так! Помнишь, ей года три было, чуть с балкона не сиганула – ты ее за ногу поймал…

– Ленка, ты закусывай. Успокойся, чего уж теперь…

–Дай мне выговориться! Ты дома всего пару недель и – на вахту. Месяцами не вижу! Да если бы раньше дочь в ежовых рукавицах держал, мы бы в такой заднице не были!..

А мать твоя! Да она Нике с детства все разрешала – первая внучка! Помню, икру красную с пяти бутербродов сняла, на один кусок хлеба намазала, чтоб повкусней да пожирней внученька лопала. И слова не скажи, как же – свекровь! А я, дура молодая, мне бы вмешаться… а теперь вот разгребай завалы. Да ешь ты эту жареную рыбу сам! Я заливную хотела. Помнишь, как в той песне: «Свари, кума, судака, чтобы юшка была!..»

– Э, мать, да ты надралась. Быстро съешь бутерброд: масло, сыр; возьми шпротину. Вот, умница. – Илья открыл бутылку минеральной, налил в стакан.

Выпив воду залпом, пару раз икнув, Елена продолжила:

– Ну, Ника, ну дочь досталась… Помнишь, в тот раз стоило нам с тобой уехать всего на пару недель в Крым, и на тебе – снюхались! Клюнула на эсэмэски: «Никуся! Любовь моя…» Все забыла! Как пил, как бил. Приезжай, Андрюшенька, родная душенька, попробуем снова жизнь наладить. А он тут как тут – слезы… мимозы. На работу в Волжском устроюсь. Ага, сейчас у нас в райцентре в политологах нужда! Спец по трепу. Да ты, Илья, не уходи! Послушай, я тебе расскажу, как они тут первый раз встретились. Я зятьку сразу к нам в дом не разрешила. Они гостиницу сняли. А перед этим ты бы видел, как Ника себя в грудь кулаком била. Синяк был! Кричала мне: «Опять лезете в мою жизнь!» И я вазу хрустальную с серебром, что нам на свадьбу еще дарили, разбила. Все, говорю, гляди: вот как ваза вдребезги, так я тебе – все. Пуповину отрезала! Теперь сама живи, как хочешь! Да не надо мне воды! Завари чаю.

Елена размазывала по щекам слезы, потекшую тушь для ресниц. Внезапная резь (ой, в глаза попало!..) заставила умыться. Через минут пять, дуя на горячий чай, она по-детски всхлипывала. Хмель постепенно улетучивался. Промытые холодной водой глаза потеплели: