Сергей Платонов - Похоже на любовь

– А какая тема по программе, – спросил Андрей Николаевич, но тут же махнул рукой:

– Какая, впрочем, разница! Это вы хорошо придумали. Но о чем вы будете говорить?

– О литературе, конечно, о героях, об авторах.

– Хорошо, – подвел итог разговору директор и добавил вслед вспорхнувшей к дверям Машеньке:

– Только оденьтесь, наверное, построже. Очень ответственный урок.

– И я знаю, с чего начну, – весело прокричала Мария Дмитриевна уже из дверей, – с Пушкина. С «и милость к падшим призывал».

На следующий день Мария Дмитриевна появилась в школе в измененном обличье. Ее стройная фигура в плотно облегающем сером костюме и белой блузке произвела впечатление, будто со всех окон посрывали пыльные шторы, и в классах, и в коридорах стало значительно солнечнее.

– Смотрю на нее как на первую смелую ласточку, вылетевшую после грозы, – сказал пожилой учитель географии, а его собеседник – моложавый учитель физкультуры, просто отвел заблестевшие глаза.

Сама Мария Дмитриевна в этот день встала раньше обычного и очень много потрудилась над прической и макияжем, так, что школьной простоты, этакой философской незавершенности облика, в ней совсем не осталось. Такой совершенной свежей красотой, которую Мария Дмитриевна приобрела после утренних трудов над собой, женщина может блистать только один раз в жизни – в день замужества. Для Марии Дмитриевны день «Урока милосердия» был столь же значительным, точнее, неизведанно значительным, так как замужем она она еще не была.

В учительской она улыбалась весело и пленительно, сияла и шутливо «отбрыкивалась» от всех попыток коллег угадать причину столь разительных изменений. Она боялась только одного, что вдохновение, которым она жила последние дни, заведет ее слишком далеко в неизведанное.

Примерно об этом говорил с ней и Андрей Николаевич, остановивший Марию Дмитриевну в коридоре и предложивший ей зайти в пустой класс.

– Вы знаете, Мария Дмитриевна, успех педагога основан на методологии. Почти как политика, только цель, пожалуй, иная. Ни в коем случае нельзя, чтобы ученик увидел блеск в глазах преподавателя, так как вдохновение – это страсть, а страсть скоротечна и делает человека беззащитным перед невежеством, которое, увы, вечно и, дважды увы, свойственно молодости. Ученик обычно сопротивляется, но его способ борьбы – выжидательная партизанская война и глухая оборона. Ученик, который вскакивает на стол и кричит, что вы не правы – это ваш ученик. Завтра он будет знать ваш урок наизусть. Но для этого вашего огня должно хватить больше, чем на один урок. Вы должны еще учить детей этого ученика и детей тех детей. К сожалению, обычные наши программы не предусматривают уроков нравственности, подобный тому, который вы задумали. А наша собственная жизнь неизвестна ученикам и поэтому, надеюсь, только поэтому, не может быть им примером. На вашем уроке вы должны быть очень внимательны. У вас нет времени, чтобы победить их хитростью. Вы также не должны сгореть на их глазах. Но я не могу дать вам никакого метода.

– Я справлюсь. Они же должны понимать, что каждому может понадобиться чужое участие, – ответила Мария Дмитриевна.

– Вы никогда не совершали обгон по встречной полосе перед крутым поворотом, – вдруг спросил Андрей Николаевич, внимательно глядя ей в глаза.

– Нет, – пожала плечами Мария Дмитриевна, – я вообще не вожу машину.

Андрей Николаевич покачал головой, посмотрел на наручные часы и поднял указательный палец.

Зазвенел звонок.

Немножечко обеспокоенная печальной речью директора Мария Дмитриевна вошла в класс и, как обычно, приветливо улыбнулась. На миг ей пришлось задержаться возле дверей, в прямоугольнике нестерпимо яркого солнечного света, падавшего сквозь окно. Этот свет резал глаза, но и сквозь прищуренные веки Мария Дмитриевна видела сорок лиц перед собой и ровно в два раза больше внимательных глаз, распахнутых перед ней, как поднятая выстрелом с поля грачиная стая.

Отвернувшись от прямого света, Мария Дмитриевна подошла к доске, возле которой привычно пахло мелом и мокрой тряпкой, и повернулась к ученикам спиной.

Тут же по классу прокатился легкий шепоток, но Мария Дмитриевна сдержалась и не повернула головы, а лишь подумала, не слишком ли коротка у нее юбка. Только на слове «падшим» ее рука неожиданно замедлилась, чуть не поддавшись неожиданному соблазну написать иное: «павшим». Подчеркнув написанную фразу жирной чертой, она набрала в грудь побольше воздуха, и лишь тогда обратила к ученикам свое лицо, чувствуя, что очень многое хочет им сказать, но зная, что самое главное сказать должны они.