Ульяна Матвеева - Прыжок в Вечность

– А надо ли? Время само справится с этим и расставит все по местам. Вспомни себя в ее возрасте. Наверняка, тебе тоже хотелось поскорее отделиться от родственников и попробовать свои силы. Я бы лучше не лез к ней пока. Думаю, она придет, когда захочет нашего участия. И Никите бы поменьше внимания. А то вырастет изнеженной барышней.

Камилла сверкнула глазами. Ставни с мутными стеклами вновь с шумом закрылись перед нею.

– По-твоему, настоящими мужчинами становятся только в спартанских условиях? Он еще совсем ребенок, ему нужно много любви для гармоничного развития. И от отца бы тоже не помешало внимание.

Максим вспыхнул еще быстрее:

– А я, по-твоему, его не уделяю? Если я не бегаю кудахтающей курицей вокруг своего выводка, подобно тебе, это не означает, что я не участвую в воспитании. Меня родители воспитывали совсем иначе. Никаких сюсюканий, никаких часовых бесед, и ничего. Они работали с утра до ночи, а сестре было не до меня. Поскучал немного и занялся своими делами. А ты своим подходом делаешь их избалованными и требовательными.

Загоняя обиду поглубже, Камилла сделала небольшую паузу, чтобы не поссориться. Затем плавно выдохнула и ответила:

– Меня отец тоже не очень-то баловал. После смерти мамы мною мало занимались, но я отдала бы все на свете за порцию любви от него. Ему, наверное, тоже казалось, что так он воспитает самодостаточную дочь без лишних сантиментов, но я видела и ощущала на себе, как он ошибается. Убивать чувственность – преступление. Это все равно, что вкопать забор между своим ребенком и Богом, вместо того, чтобы познакомить его с ним через любовь. И, если ты не хочешь этого делать, то хотя бы не мешай мне.

В это время подошел Никита и попросил воды. Максим в раздражении смотрел на сына и ненавидел себя за свои чувства. Глубокая детская рана, о которой он старался забыть, была вскрыта и болела, затуманивая разум. Он жаждал справедливости, ища в нем исцеление. В то время, как исцеление хранилось в любви, томившейся в закрытом сердце.

На протяжении всего пути в отель, в машине царило молчание. Для Ани оно было привычным и комфортным, и она с удовольствием пользовалась моментом, чтобы на фоне мелькающих машин автобана продолжить путешествие по внутреннему миру. Никита утомился от долгой ходьбы и бега по спускам и подъемам внутри крепости и сладко дремал. Максим направил все внимание на дорогу, желая поскорее забыть неприятный спор с Камиллой. А Камилла пыталась отыскать калитку в сознании и вновь погрузиться в сказку, которая отныне была для нее более реальной, чем все, что она знала прежде.

Что это было? Те дни долгожданного отпуска, что утекли сквозь пальцы, как ни старалась Камилла наполнить ими ладони и освежить лицо, смыв с него разочарование… Один за другим, перед ней сменялись пейзажи, здания, люди, а внутри все словно застыло, и даже крик не мог прорваться сквозь плотное пространство ожиданий. Она все смотрела на Максима и взглядом просила его: «Впусти!». Но он не желал замечать и лишь в очередной раз проверил надежность замков, охраняющих его внутренних мир от чужаков.

В конце концов, наступил момент, когда Камилла сдалась. Отрываясь от земли, крепко пристегнутая к креслу самолета ремнем безопасности, она отрывалась и от мужа, с удивлением обнаруживая прилив сил к ослабленному борьбой телу, и тотальное спокойствие. Будь, что будет. А сейчас – неоновые облака, в которых так хотелось раствориться навсегда. И никакие ремни не способны были удержать вырвавшуюся на волю душу, улетевшую туда, где рождается новый день.

Максим посмотрел в иллюминатор и залюбовался точеным профилем жены. Ее губы дрогнули в улыбке, и по лицу растекались покой и сияние. Он вспомнил, как впервые любовался ею спящей на втором свидании, когда она уснула на его плече под утро на парковой скамье под тусклым фонарем в густых ветвях тополя. Максим подавил в себе желание прикоснуться к ее мягким волосам и потерять в их блеске накопленную тяжесть прожитых лет семейной жизни. Вспоминая себя в юности, он недовольно поморщился. Возвращаться к тому незрелому состоянию, когда любая мелочь могла выбить из равновесия, он не желал больше никогда. Это означало разрушить мир, который Максим годами выстраивал в себе, наполняя его удобством и укрепляя стены, и вновь очутиться на холодном ветру без одежды, как он ощущал себя в молодые годы. Камилла жаждала этого – он понимал, но все больше воспринимал ее как врага, который покушался на его комфорт. И, несмотря на теплые чувства к ней, продолжал держать дистанцию до тех пор, пока ее попытки не завершатся.