Ольга Ильинская - Из жизни фотомодели Зингер

– Может, второй муж помог бы вам, не мучились бы так после войны, – осторожно предположила Алиса.

– Может, помог бы, а может, и нет.

Бабушка помолчала. Она разглядывала фотографии, силясь что-то вспомнить.

– Я ведь отца своего не помню. Но по отдельным рассказам мамы знаю, что с ним мало кто мог сравниться.

Алиса оживилась.

– А его фотки есть? Хоть одна?

– Нет.

– Красивый был?

– Не знаю.

– А в чем с ним не могли сравниться? – не унималась Алиса.

– Не знаю. Мама любила его. Очень, – тихо сказала бабушка. – Этим всё сказано! Помнишь?

Алиса кивнула:

– Помню. Ты говорила мне, что любят не за, а несмотря на.

Она хотела было расспросить Гизелу, любила ли она деда, но постеснялась. Ведь это очень личное! Деда она помнила. Безжалостный молчаливый матершинник. Его ругательства всегда были крепкими и точными, оскорбляющими до глубины души, задевающие самое дорогое. Что говорить, все в семье боялись попасться ему под горячую руку. И властная бабушка Берта Тимофеевна боялась, и бабушка Гизела, и отец, а про мать и сестру с братьями даже заикаться не стоит, те обходили сквернослова за три версты. Но несмотря на суровый нрав, его очень ценили и прощали все его жестокие выходки. Такого трудоголика следовало ещё поискать! Встаёт до первых петухов: навоз выгребет, корову выдоит – чтобы разлюбезной Гизеле меньше работы досталось – огород окучит, а зимой двор и дорогу возле дома расчистит, дорогу снова заметёт, а он вновь за лопату и ну, чистить. Если не любить, то не уважать такого просто было невозможно! Бабушка Гизела почитала деда чуть ли не за святого. Но Алиса подозревала, что в её душе ещё пряталось нечто неподвластное разуму – сильная и неукротимая любовь к другому, о котором Гизела никогда не рассказывала и о котором, похоже, знал дед, негласно наложивший на эту тему табу. Что мелочиться? Он не мелочный. Дед и вальяжную Берту Тимофеевну никогда не попрекал за то, что её не касалась грязная тяжёлая работа. Да, именно так, не касалась ни в огороде, ни в конюшне, ни в курятнике. И воды она в дом не нашивала из колодца. Ведь скважину пробурили и насос в доме поставили поздно, аж далеко «за миллениум»! Экономили. А так, всё вручную, по старинке. Отец приговаривал: «Не развалимся». Но когда насос поставили, да канализацию провели, прыгал до потолка от радости на потеху всей семье.

Сейчас бабушке Гизеле хотелось, вспомнив те далёкие годы, прикоснуться к чему-то светлому и мучительно сладкому. Она, в скупых штрихах обрисовывая свою юную мать, рисовала пастельными красками таинственный и волнующий мир, где есть место подлинной красоте и изысканности, где нет ни коров, ни быков, ни коз, ни кур, где мужчины влюбляются в женщин и совершают ради них благородные поступки.

После того, как Алиса прославилась на весь район, появившись на страницах местной газетёнки, её разыскал один странный тип. Подозрительный! «Из Москвы!» (он так сказал). Ещё сказал, что набирают девушек в модельное агентство и что девочка вот эта вот на фото могла бы попробоваться, вроде она ничего.

Алиса – к папке. Папка – к типу, к хлыщу этому заезжему. «Ты что моей дочке предложил?» – зарычал папка, и в шею его! Летел проходимец, как Икар.

Мамка тоже возмущаться: «Сбивает девку с пути истинного. Ишь, чего захотел! В модели!!! А что это значит? Грязная жизнь у девчонки будет, вот что это значит!» Модный мир – соблазны кругом. Модный мир – это разврат, прикрытый глянцевыми страницами журналов. Мамка грамотная, сколько читала про этих моделей, ни одной нормальной судьбы не увидела. Пишут только, что вышла замуж – развелась, вышла замуж – развелась. Так конечно! Если голышом фотографируются! Никакой благопристойности. Какой мужик с этим мириться будет?

Кока, двоюродная сестра мамкина, тоже давай поддакивать, да по-поэтессному: «Модель – всегда бордель!» И сеструха Кира рот от удивления отрыла: «Алиску в модели? Да у неё ж ни кожи ни рожи. Во сне приснится – одеяло разорвёшь». Алиса, как услышала, вскипела, и надавала Кирюхе тумаков, мол, говори, да заговаривайся, на себя посмотри, мол, тоже костлявая и длинная, только к ней, к Алиске, хлыщ столичный подкатил, а к ней, к Кирюхе, нет, вот и завидует. Только пусть завидует молча!

А бабушки ничего не сказали. Берта Тимофеевна жалела Алису. И Гизела… Вот сейчас бабушка Гизела тыкала ей под нос старыми снимками и вкрадчиво убеждала Алису, что у неё талант («Москва обратила на тебя внимание!»), что Алиса – красавица, и фигура у неё – отпад. Ну, это она загнула, конечно. Какая у Алисы фигура, было известно всем. В школе смеялись: «Жирафа!», и ещё: «Доска – два соска!» На дискотеках она стенки подпирала, никто из парней особо не рвался её приглашать. Но всё равно Алисе хотелось верить, что она неотразимая! А какой девушке не хочется в это верить?