Ирен Штайн - Невиновный

На железной бочке покоилась массивная доска, служившая столешницей для местных гостей. Если убрать ее в сторону, внутри можно развести огонь и не замерзнуть ночью. Главное, чтобы предусмотрительные жильцы не надумали заявиться сюда на ночлег.

Я разложил на «столе» свои сокровища в ровный ряд, разглядывая их с восхищением. Раньше в моей абсолютно заурядной жизни не было совершенно ничего общего с теми книгами и их героями, но теперь все изменилось. Я преступник, хоть и не виновен, точнее, виновен, но лишь в своей нездоровой страсти. И даже она сейчас отошла на задний план, не вызывая привычных приступов самобичеваний. Передо мной лежал нехитрый обед, но именно эти продукты, ранее не вызвавшие бы ровным счетом никаких эмоций, теперь порождали бурю во мне. Что толку прятаться по грязным подъездам, продлевая существование, отличающееся от прежнего только отсутствием бытового комфорта. Меня все равно поймают. Теперь эта мысль не сопровождалась всплеском паники, напротив – какая-то сумасшедшая, первобытная решимость взрывалась внутри, подхлестывая словно кнутом. Теперь все мосты в виде нажитых квартиры, машины и приличной работы, сожжены. Остался только я и весь мир с противоположной стороны баррикад. Так было всегда, но теперь оставшееся мне время на свободе можно превратить во вспышку, пожар, а не тление влажных поленьев. Можно все, и даже больше!

Я достал из кармана ключи и с силой пробил ими консервную банку. Каким же я был идиотом! Ведь даже на миг не мог представить, что мир принадлежит мне. Масло текло по рукам, мимо оторванного куска хлеба, но я улыбался, глядя в никуда. Как все, оказывается, просто…

***

– Я больше не лошадка, хватит! – В голосе девочки в джинсовой юбочке появилась нотка мольбы.

– Но, давай! Давай, лошадка! – Подружки смеялись, безучастно, словно не понимая, что значит усталость, так, если бы они были роботами, созданными в далекой секретной лаборатории. Ветер бросил в лицо одной из них мокрый лист, и та отшатнулась в сторону, утираясь рукавом.

– Карусель! – У девчонки в розовом спортивном костюме будто зажглась лампочка озарения в голове. С радостным воплем она побежала вокруг остановившейся подруги, не выпуская леску, служившую уздечкой, из рук. Идея была поддержана моментально, без лишних разговоров. Вторая девочка с радостным визгом бросилась бежать по кругу. Одна за другой, петли обвивали горло Верочки.

***

Борясь с искушением в очередной раз оглядеться по сторонам, я всунул карточку в отверстие банкомата. Как бы доблестные полицейские ни старались, они прибудут сюда минимум спустя полчаса. Это не фильмы о торжестве справедливости. Если бы справедливость существовала в самом деле, меня бы никому не понадобилось искать. Банкомат зашуршал и заскрипел, выплюнув мне в руки карту и пачку купюр. Теперь – постараться не сорваться на бег. Прочь, спокойным шагом. Проваливаюсь в лужи – плевать. Не оборачиваться и не паниковать. И, по возможности, не налетать на прохожих – лишнее внимание ни к чему. А вот и автобус. Старенький агрегат, чихающий и издающий надсадное гудение, теперь тащил меня, и всех, кого угораздило втиснуться в его нутро, ближе к центру. Посты, оснащенные моей фотографией, скорее всего, стоят на выездах из города, и им вряд ли придет в голову, что я не собираюсь никуда уезжать.

На вещевом рынке ничего не изменилось с девяностых. Те же паленые бренды, те же лица приезжих продавцов, только уже во втором поколении. Можно было не спешить, и выбирать тщательно и требовательно – эти лица точно не выступят в суде в качестве свидетелей. Однако я торопился. Наверное, вид мой мне самому был противен – конечно, несколько дней я не имел близких отношений с душем, и отросшая щетина щедро добавила мне несколько лет. И, видимо, алкогольного стажа, но, к счастью, узкоглазым хозяевам контейнеров было плевать. Главное, конечно, платежеспособность, и, стоило на это намекнуть, как продавцы, будто по щелчку пальцев, начинали вокруг меня обходительный хоровод.

Собрав покупки во внушительный пакет, я подошел к бомбиле, скучавшему у рыночных ворот около своей видавшей виды «шестерки».

– Где можно остановиться на пару дней?

Меньше всего сейчас я походил на туриста, но в руках моих был явно не пустой кошелек, топорщившийся от мелких купюр, полученных мною на сдачу. Потому, прислушавшись к этому аргументу, таксист отвез меня к придорожному мотелю, не задав не единого вопроса.

Толстая администраторша за стойкой, неизвестно с какими надеждами нанесшая макияж, напоминающий больше боевой раскрас, внесла мою вымышленную фамилию в гостевую книгу, не спросив никаких документов. Спустя десять минут, занятых формальностями, я уже стоял под струями воды в душевой кабинке собственного номера, смутно подозревая, что нахожусь в раю. Только за какие такие заслуги? Может, белобородый мужчина подумал, мол, я достаточно настрадался, и теперь имею полное право на блаженство? Жив я или мертв – мне, откровенно говоря, было плевать. Главное – больше не придется пахнуть лежанками бомжей, и, наконец, выпадет провести ночь не на бетоне и не на украденном коврике – на самой настоящей кровати. Двуспальной, поскрипывающей состарившимся деревом, самой лучшей в мире кровати. Я боялся закрыть глаза – все казалось, что открою их в холоде чужого подъезда, ощущая пинки по ребрам и презрительные реплики жильцов. Боялся спугнуть эту радость, переполнявшую все мое естество, и не мог припомнить, когда в последний раз был так счастлив. Когда я в последний раз вообще был счастлив?..