Гайрат Махмудходжаев - Сумасшедшая парадигма делает СССР газовой супердержавой

* Это – когда горят балки с сейсмостанциями и с людьми.

*Это – когда зимой на переправах тонут трактора вместе с трактористами.

И за всё это, и за качество сейсмического материала отвечает оператор сейсмонастии. Нет, всего этого я, конечно, не мог знать. Но я уже познал то трепетное и сладостное чувство, когда вслед за твоими словами:” Приготовиться – Внимание – Огонь” следует взрыв и через несколько мгновений в узкой щели осциллографа сейсмостанции начинают колебаться зайчики гальванометров, рассказывая тебе о таинственных глубинах земли. Я это познал на преддипломной практике в сейсмопартии ВНИИ Геофизики, которая проводила испытание первой отечественной переносной сейсмостанции ПСС-24 на острове, недалеко от сибирского поселка Березово. В партии вместо рабочих были студенты-практиканты горных вузов Москвы, Ленинграда и Свердловска, но я за свою старательность был любимцем умудренного опытом Василия Ивановича Васика, оператора ВНИИ Геофизики и чаще других сидел за пультом первой ПСС-ки. Нет, немногие выпускники вступали на эту коварную операторскую стезю, а если и вступали, то недолго шли по ней. На этих местах обычно сидели практики, у которых просто не было других вариантов. Но я твёрдо решил встать на эту тропу, и провидение в этот день было на моей стороне, и я получаю место оператора в Ханты-Мансийской сейсмопартии или просто в Ханты-Мансийской с/п. В эти годы рабочими полевых сейсмических партии Сибири, как правило, были бывшие ЗК и всё это вместе означало, что мне предстояло проводить экстремальные работы в экстремальных условиях с экстремальным контингентом. Я сажусь на переживший свой век колесный пароход и шлепаю до Ханты-Мансийска. Нет, шлепаю по воде, естественно, не я, а пароход своими огромными колесами с лопастями – чоп-чоп-чоп и опять чоп-чоп-чоп и так сначала по Туре, а потом по Иртышу до самых Хантов., а вернее, до Самарово. Самарово – это речной порт – речные ворота, или спутник Хантов. Здесь, кроме порта находится большой рыбоконсервный комбинат, ну и вообще все присущее любому такому поселку – баня, школа и клуб с танцами по выходным дням, Сами Ханты раскинулись выше на крутом берегу на холмах на высотах с альтитудой порядка 100м. над уровнем Иртыша. С Хантами посёлок соединяли 5 км. шоссейной дороги, по которой в осенне-зимнюю распутицу курсировал только гусеничный транспорт. В партии меня встретили со сдержанным оптимизмом. Сюда ехали мало. Ни Ханты, ни сейсморазведка не были в моде. В моде была Москва с её разными НИИ, в моде была электроразведка и радиоактивные методы поисков урановых месторождений. Начальником партии был ироничный умница – Марк Ефимович. Бинтик, а старшим интерпретатором была его изящная и элегантная жена – Лина Павловна Шпрот. Меня поселили в небольшом закутке с занавесками вместо дверей в том же доме, где была аморалка, и на следующий день сразу же отправили в первый полевой отряд КМПВ к Василию Терентьевичу Высоцкому. Это был оператор-практик и это был профессионал высокого класса, который прекрасно разбирался во всем, что касалось полевой сейсморазведки. Первый день я сижу рядышком с В.Т, и мы принимаем сейсмограммы КМПВ или сейсмограммы корреляционного метода преломленных волн – когда пункты взрыва находятся на десятках км. от линии приема и чем дальше они находятся, тем с больших глубин приходят преломленные волны, которые несут информацию о глубинных структурах земли. Но вот наступает второй день и В.Т. неожиданно предлагает мне сесть на его место за станцией, а сам садится в стороне. И я понимаю – это подстава. На кону моя операторская карьера и труд десятка рабочих буровиков, взрывников в осеннюю промозглую погоду, и полсотни килограммов тротила. И сейчас хотят показать всем, чего стоят эти бумажные инженеры. А может, это была такая школа обучения – когда щенка бросают в воду. Но щенок выплыл… Так началась моя карьера оператора СС или оператора сейсмостанции в Западной Сибири.

Мы заканчиваем отстрел КМПВ, заканчиваем полевой сезон и возвращаемся на базу в Ханты, а я отправляюсь в камеральное бюро партии или просто в аморалку – знакомиться с обработкой и интерпретацией полевых материалов в партии. Проходит пару дней и меня вызывают, и знакомят с Еленой Владимировной Коровяцкой, оператором второго летного отряда партии, который выполнял точечные сейсмические зондирования. Е.В. была уникальная женщина. Это была, насколько я знал, единственная женщина-оператор СС в истории суровой тюменской сейсморазведки, и это была профи высокого класса. Это была невысокая миловидная женщина – всегда ухоженная, спокойная и ироничная. Она была элитой Тюменской сейсморазведки и под нее проектировали работы. За ней охотились начальники партий, но доставалась она только самым авторитетным и пробивным. И мне предлагают полетать вместе с ней на выполнение точечных сейсмозондирований (ТЗ) в центральной части Западной Сибири! Надо сказать, что именно с ТЗ было связано маленькое чудо, которое я сотворил при окончании института. Дело было в том, что во время моей летней преддипломной практики в партии ВНИИ Геофизика в районе Берёзова мы отработали небольшой сейсмический профиль по Оби именно с помощью ТЗ и убедились в возможности применения их для выделения и прослеживания сейсмических границ. И вот зимой, обдумывая тему своего диплома у меня неожиданно появилась идея предложить сейсмические ТЗ с использованием воздушного транспорта для построения предварительной структурной карты центральной части Западносибирской платформы. Мой рецензент – начальник Главка сейсморазведки А.И. Богданов, не понял ни меня, ни мой смелый диплом и, к моему огорчению, поставил мне только ХОР. А это, по канонам защиты дипломов, был приговор! И вот, я уже сижу со своей институтской группой в аудитории МГРИ на Моховой. Идет защита наших дипломов. Я – последний на сегодняшней защите. Передо мной закончил свою защиту наш комсорг, Игорь Яковлев. Гос. Комиссия сейчас обсуждает его защиту, а я, не теряя времени, с помощью моих товарищей развешиваю на стендах свои плакаты и ватманы с сейсмограммами и диаграммами и возвращаюсь на своё место. У меня потеют руки. Сосёт под ложечкой. Это волнение. Волнение спортсмена перед решающим стартом. И, к тому же, я сам себе усложняю жизнь. Я решил биться до конца за свои идеи! Но это – сверхзадача. Опровергнуть во время защиты оценку рецензента, да еще, выставленную начальником Главка сейсморазведки страны – ну так – это просто высший пилотаж! И вот я уже стою перед Государственной Комиссией. Один против 8-ти ученых мужей и одного представителя Министерства. За окном – яркое майское солнце и в аудитории немного душновато. Некоторые держат в руках свежие утренние газеты у лица, скрывая одолевающую их зевоту. У меня 15 минут для выступления. Я должен захватить всё внимание Комиссии на это время и обрушить на неё свои тезисы. Я начинаю решительно и уверенно. Звучит первый тезис. Стране нужны новые нефтегазоносные провинции. И газовый фонтана из Березовской опорной скважины в 1953 году обещает нам, что именно Западная Сибирь с её необъятной территорией должна стать этим новым нефтегазоносным Клондайком страны. У комиссии просыпается интерес, а я прибавляю темп и перехожу ко второму тезису. Геохронологические и петрографические исследования этой территории в целом говорят о том, что в процессе своего развития этот регион неоднократно подвергался трансгрессии и регрессии древних морей, которые привели к чередованию морских и континентальных отложений в мощной мезо-кайнозойской толще Зап. Сибирской платформы. В то же время богатая растительная фауна, древние микроорганизмы и влажный теплый климат благоприятствовали для образования УВ непосредственно на самой территории Западносибирской платформы. Далее звучит следующий тезис. Отсутствие интенсивных тектонических движений, с одной стороны, говорит о том, что не было серьёзных предпосылок для серьёзной миграции сформированных залежей УВ в соседние регионы, а с другой, о наличии благоприятных условий для образований унаследованных структур, являющихся идеальными ловушками для УВ. В аудитории стоит напряженная тишина. Все захвачены моим выступлением и перспективами нефтегазоносности Зап. Сибири. Анализ имеющихся сейсмических материалов показывает, что такое спокойное чередование циклов осадконакопления на данной площади привело к формированию уникальных сейсмогеологических условий на большей части территории Зап. Сибири. Так, внутри толщи мезо-кайнозойских отложений имеются протяженные сейсмические отражающие горизонты, приуроченные к геологическим границам с выдержанными динамическими характеристиками. И вот уже звучит последний тезис. Эти уникальные сейсмогеологические условия позволяют начать широкомасштабные поиски и разведку залежей УВ на территории центральной части Западносибирской платформы на основе детальных сейсмических исследований. Однако этой детальной сейсмической разведке должны предшествовать рекогносцировочные работы для выбора перспективных площадей. В качестве таких работ могут служить площадные ТЗ или точечные сейсмозондирования с помощью АН-2, которые предлагаются в настоящем дипломе и которые снимают все ограничения сейсморазведки в Зап. Сибири, связанные с её труднодоступностью, поскольку её многочисленные озера являются идеальными посадочными площадками и зимой, и летом. Следует небольшая пауза. Я успеваю немного отдышаться. И на меня тотчас обрушивается шквал вопросов. Простые, сложные, каверзные, “на засыпку”. По тезисам, по плакатам, по диаграммам, по скважинам. Вопросы ссыпается со всех сторон. Проснулся дар речи даже у представителя Министерства, до этого молчавшего как рыба. Мой диплом выворачивают наизнанку, пытаясь найти прорехи. Я понимаю, что если меня сейчас сомнут, а я ещё буду упорствовать, то меня просто посадят на место и поставят ненавистный ПОС. Но во мне уже проснулся боец и я чувствую себя настоящим ниндзя, который ведёт бой против восьми ученых мужей и одного представителя Министерства. Я верчусь как юла с указкой у стендов с моими плакатами и диаграммами и отбиваю вопросы. Идут минуты напряженного противоборства – 5, 10, 15,20… Но вот уже Председатель Комиссия, декан нашего факультета – профессор Тархов А.Г. вытирает платком пот со лба, а я иду на своё место, сопровождаемый дружеским пожатием и шёпотом одобрения моих сокурсников по группе, которые за трудные и долгие студенческие годы стали для меня родными братьями и сестрами. У нас была интернациональная группа – РФ-52-4. В ней были студенты из Албании, Болгарии, Венгрии, Чехии и Румынии. И, мне кажется, что мы все, независимо от пола и расовой принадлежности, любили друг друга какой-то своей особой студенческой любовью. Мы были одной дружной семьёй – без ссор и обид. Через пол часа мы опять в аудитории. Звучат фамилии моих товарищей с оценками. А вот и я – Шарафутдинов М – ОТЛ! Всё! Я сделал это! Два дня я ходил под впечатлением своей защиты и мне казалось, что теперь я смогу переплыть даже Ледовитый Океан! И не думал я, что через два с лишним года я действительно буду купаться, если не в самом Ледовитом Океане, то, по крайней мере, в ближайших его окрестностях. Моя успешная защита открывала мне дорогу к Красному Диплому. И мне нужно было только пересдать пару троек, затесавшихся в моей зачётке ещё с первого курса. Но я не был настолько тщеславным студентом, чтобы переживать из-за цвета своего диплома. И слава Богу! Неизвестно, какую тогда свинью подложил бы мне В.Т., и справился ли бы тогда я с ней.