Раян Фарукшин - Тихий

– И где те дом и конюшня? – покрутил головой Ильфат, потряхивая деда за руку. – Там есть лошадки? И где бай живёт теперь?

– Нет, ни дома, ни бая сейчас нет. Когда началась гражданская война и люди, словно охваченные страшной болезнью, стали злыми и дикими, баю пришлось убежать, – дед нежно погладил внука по голове. – Страшные и непонятные годы обрушились на нашу страну. Безграмотные крестьяне ничего не понимали и не знали. Пришлые революционеры разграбили и разломали все постройки. Что-то подпалили и сожгли дотла. Батраки, работавшие у бая, разошлись по соседним деревням и сёлам. Потом их определили в колхозы.

– Я ничего не понял, – пожал внук плечами. – Что такое «гражданская война» и кто такие «революциерры»? Почему они сожгли дома? Это же плохо!

Дед, впав в раздумья и изменившись в лице, застыл. Он не расслышал вопросов внука. Он витал в облаках воспоминаний и думал о своём детстве.

– Ау, я – тут, – Ильфат энергично потопал ногам. – Дедушка, ты меня слышишь?

– Да, слышу, – дед крепче сжал ладонь внука. Так, как гуляя в этом саду шестьдесят лет назад, сжимал его детскую пятерню его отец. – Ты вырастешь, узнаешь, и поймёшь.

– Почему сад зарос и яблоки такие малюсенькие? – мальчишка показал на мелкие съёжившиеся плоды ближайшей яблони.

– Лес поглотил его. И пруд исчез. Берега оползли, изменились. От мельницы не осталось и следа. Не разрушили только мечеть. Может, не захотели, может, испугались гнева Всевышнего. А, может, её отстоял мулла. Мечеть работала, сначала явно, потом, как бы, тайно, аж до конца войны. Потом мулла умер, и сюда приходили всё реже и реже.

– Какая ещё мечеть? – удивился внук. – Я никогда не видел мечеть. А что это значит? Какой ещё войны? Ты что, был на войне?

– Мечеть была главным зданием в селе. Это место поклонения Аллаху, центр нашей, исламской культуры и образования. В мечетях учили читать и писать на татарском и арабском языках, и не только молитвы. Мечеть была школой и для молодёжи, и для стариков, – голос деда отливал уважительным тоном. – Я помню, мы приходили сюда по пятницам. Мой отец говорил, что в мечети можно просить у Всевышнего прощения за проступки прошлого и просить о помощи в делах будущих.

– Значит, это хорошее место? – не унимался Ильфат. – Да?

– Однозначно, хорошее, – утвердительно кивнул старик. – А война была с фашистами, нехорошими немцами, которые напали на нашу страну в 1941 году. Они убили много ни в чём не повинных людей. Но в 1945 году наш советский народ фашистов победил.

– Всех?

Лицо деда пошло мелкими багровыми пятнами. Он хотел было сказать правду, что не всех победили, не со всеми разобрались, не до всех руки дошли, но старик промолчал. «Особенно, многие из предателей избежали наказания. Но это временно. Они получат своё, заслуженное, в ином мире», – подумал дед.

– Так ты был на войне? И они тебя не убили? – не затихал малыш. – Видел танки? А самолёты видел? Пушки? А они большие?

– Танки? Бо-ольшие-е, – дед широко раскинул руки и растопырил пальцы, визуально обозначая размеры танка. – Но, как видишь, не убили меня немцы. Не смогли они меня убить, меня Всевышний сберёг. Именно там, на войне, я понял, насколько велика его сила. Искренне поверил в него, и попросил защиты.

Продираясь сквозь непроницаемые заросли крапивы, дед вышел к небольшому покосившемуся зданию, сложенному из сосновых брёвен, частично обшитых полусгнившими досками. Крыша была сколочена из таких же досок. На низкой хлюпкой двери входного тамбура висел ржавый, но надёжный замок.

– Осторожно, – дед обернулся к Ильфату, – крапива – хороший охранник, она обжигает всех без разбора.

– Ай, кусает, – Ильфат потёр локти. – Больно!

– До свадьбы заживёт, – с юмором отреагировал дед. – Смотри, внутрь мечети нам не попасть. Но мы можем заглянуть туда через окна, если ты хочешь.

– Конечно, хочу, – воскликнул мальчишка, разглядывая невиданную доселе старинную постройку. – А почему этот важный домик такой маленький? И что это за башенка? Для чего она?

– Для деревни – размер подходящий! Наша мечеть – однозальная, а башенка, что возвышается по центру – это минарет, – дед подошёл к разбитому окну. – Мечети с двумя молельными залами строили в городах. А на минарет поднимался мулла, муэдзин, и пять раз в день пел, звал людей на намаз, призывал совершить молитву.

Перегнувшись через зубья дроблёного стекла, дед заглянул внутрь. На подоконнике лежали пожелтевшие куски газеты на татарском языке, хвоя, рваные листья, комья пыли. Напротив, вдоль стены, стояли пустые деревянные полки, местами овитые сеткой паутины. На полу валялась битая посуда, остатки мебели, домашней утвари. Виднелась узкая деревянная лестница для подъёма на минарет.