Илья Коган - Завтра будет другим

Марк только отмахнулся. И кивнул головой Лялику: начинай, мол!..Читал тот спокойнее, чем в классе. Даже с некоторым выражением. Но скоро хозяин прервал его.

– Не возражаешь, если я включу рекордер? Для памяти.

Марка это не сильно обрадовало. Но разве возразишь?

Лялик начал по новой. И читал с еще большим выражением. Ребята слушали, а хозяин кивал головой, то ли одобряя, то ли просто в такт голосу.

Марк слушал, и в голове его возникали не раз как бы вживую виденные картины.

…Серые лица над серым конвейером.

…Механические движения рук.

…Робот в центре зала и его мигающие глаза.

А потом – обеденный перерыв. В большом зале без окон за длинными столами сидят серые люди. Такие же люди в сером бесшумно снуют по залу, разнося подносы с едой.

А потом – снова работа, и конец смены, и назначенные развлечения.

…Наша пара следит за поединком боксеров.

…И слушает робота-лектора на бетонных скамейках амфитеатра.

А потом…

Потом пришла очередь Марка. И он стал читать то, ради чего, честно говоря, он все это и затеял:

– Он давно уже мешает им сосредоточиться. Он отвлекает – этот негромкий протяжный звук. Есть в нем что-то беспокойное, что-то непонятное, но властно требующее внимания. Он сжимает сердце и холодит голову. Что это?

Звук ближе. Еще ближе. Он плывет уже где-то рядом – над амфитеатром. И люди поднимаются в тревоге и с беспокойством озираются в поисках его источника.

Но дороге идет человек в белой рубашке. Он играет на трубе и ветер ласково перебирает его светлые волосы.

Человек играет на трубе. Труба горит в лучах солнца, пылает металлическим пламенем и поет. Поет протяжную бесконечную мелодию со множеством вариаций.

Труба поет о Человеке. О его красоте, о его руках, шершавых и ласковых.

Труба поет о солнце. О ночи. О шелесте ветра в дикой траве. О каплях росы на собачьей шерсти.

Труба поет о Боге, которого нет. О людях, которые не придут.

Труба поет о Женщине. О Матери. О губах, не целованных никогда. О постели, никем не смятой. О детях. О горячем огне очага.

Труба поет о Любви Человека. О его Надежде. О жизни и Смерти…

Человек играет на трубе. Он идет по дороге, играет на трубе, и серые люди, как завороженные идут за ним следом. Что-то тает у них в душе – словно льдинки ломаются и с тихим звоном падают из глаз.

Люди послушно идут за трубачом.

Человек с трубой проходит мимо стадиона. Застывает толпа на трибунах, все головы поворачиваются в его сторону. И вот уже пустеют трибуны.

Человек идет по дороге и играет на трубе. А за ним идут болельщики. За ним идут игроки, еще не остывшие, еще в спортивной одежде. Зачарованными глазами следят они за игрой солнечных лучей на белом металле трубы и слушают, слушают ее невыразимую песню.

Человек идет мимо ринга. Идет и играет. И зрители поворачиваются спиной к рингу. И идут за трубачом. А за ними идут и боксеры. И только робот, глупый робот о моргающими глазами остается на месте.

Человек в белой рубашке идет по серой бетонной дороге. Он играет на трубе, и его мелодия влечет за собой взволнованную толпу. Мелодия зовет, мелодия манит уйти куда-то далеко-далеко, сделать что-то необычное, оказать что-то несказанное.

Слов нет. Они почти забыты – эти нужные сейчас слова. Но есть глаза, есть руки. И люди смотрят в глаза друг другу. Люди берутся за руки. Люди слушают. Люди молчат. Но это молчание теплого вечера, молчание прозрачного воздуха, молчание дружеской улыбки.

Человек играет на трубе.

Человек с трубой идет и идет по дороге, и толпа постепенно отстает. Только наша пара еще долго идет за ним следом.

Гаснет звук трубы. Очень медленно, очень неохотно затихает ее песня, растворяется в серых сумерках наступающего вечера.

Долго стоит толпа и смотрит вслед трубачу, притихшая от пережитого волнения. Наконец кто-то нарушает молчание, и мы впервые слышим человеческий голос – голос этих людей»

– Что это было?..

Нет рядом робота, чтобы молниеносно ответить на вопрос, поэтому приходится думать, приходится мучительно вспоминать.

– Это, наверное, музыка… – предполагает один из толпы.

– Да-да, я слышал об этом, – подхватывает другой. – И человека этого я знаю. Он нездоров. Ему кажется, что он живет в XX веке…

– Почему же его не лечат?

– Его лечили. Но вот… Трудный случай…

К толпе подходит, держась за руки наша пара. И он, и она хотят что-то сказать, что-то важное, нужно, но… Их язык не приспособлен к выражению сложных чувств, и они просто долго, грустно смотрят в глаза людям.