Илья Коган - Завтра будет другим

– Семь часов пятьдесят две минуты!..

Люди подходят к огромному бетонному зданию без окон. Спокойно, не нарушая строя, они попарно входят в широкие двери, над которыми белыми металлическими буквами написано: Завод «Новая Америка».

Очередь дошла до Рогача-Рожицкого. И тот продолжил чтение:

– Голые стены серого цвета окружают людей в просторном вестибюле. Спрятанные светильники льют ровный бестеневой свет. Никакой мебели. Только турникет у выхода, да сверкающий хромом и никелем робот-контролер.

Вращается турникет, пропуская людей. Мигая электронными глазами, робот бесстрастно вещает:

– В механический цех!

– В механический цех!

– В механический цех!

– На главный конвейер!

– На главный конвейер!

Вдруг робот замолкает. Он в явном замешательстве. Перед турникетом примеченная нами пара. Что-то, не укладывающееся в привычные алгоритмы электронного мозга, проскальзывает в их поведении.

Они стоят недозволенно близко друг к другу, руки их соприкасаются, и кажется… да-да, их поведение выдает скрытое желание пройти вместе.

Робот снова на высоте.

– В механический цех! – равнодушно приказывает он.

Поворачивается турникет. Повинуясь приказу, проходит женщина.

– На главный конвейер!

Турникет пропускает мужчину.

С чувством, похожим на сожаление, они прощаются кивком головы и расходятся: он – налево, она – направо.

– Стоп! – оборвал чтение мудропед Рихтер. – Это что – отчет о трудовом воспитании?..

В его голосе зазвенел металл.

– Где вы видели такой город? И такой завод?

– Там же написано: «Америка»! – выскочил Лялик.

– Локшин! Вы не на Шествии!

– Нет, правда… – залепетал Марк. – Это же фантазия! Свободный полет, так сказать… А на самом деле и завод, и ферма нам очень понравились!

– Шумел, как улей, родной завод… – пропел хулиган Мурнев.

– Смотрите! – предупредил мудропед.– Как бы свободный полет фантазии не привел вас в урановые рудники!

– Да мы же хотели как лучше! – продолжал оправдываться Марк. – Чтобы у нас так не было! И потом дальше не все так уныло…

– Короче! – оборвал его Рихтер. – Забудьте и никому не показывайте! А через неделю представьте мне нормальный отчет! И о заводе, и о ферме. Как у всех!

Во дворе лицея одногрупники никак не могли придти к согласию.

– И чего он взъелся? – недоумевал Лялик-Локшин. – Забавно же!

– А ты чего ждал? – охлаждал его пыл Енот-Энтин. – Оваций?

– Теперь жди! – пророчил Рогач-Рожицкий – Как пить дать, у всей группы баллы срежут!

– И когда! Перед самым выпуском! – сокрушался Петрик-Черняев.

– Кто это придумал? – приставал ко всем Шпайер. – Это каким же козлом надо быть!

– Я же говорил: не выпендривайтесь! – выступал Котяра-Мурнев. – Умнее всех хотите быть!

И это Марку было уж совсем неприятно. И неожиданно. Ведь этот Котяра ему, можно сказать, в рот заглядывал. Каждое слово принимал как команду. И вот тебе!..

Марк был не просто расстроен. Он чувствовал себя виноватым, хотя и не очень понимал в чем. Он ведь, и правда, дал волю фантазии. В родной Фатерландии не было и не могло быть ничего подобного. Хотя… Он вспоминал свое впечатление от первого дня трудового воспитания…

Трамваи подходили один за другим. Они выплескивали из своих распаренных недр мятых расплющенных давкой мужчин в одинаковых серых костюмах. Шаркая ногами, они нестройно вливались в переулок, конец которого закрывала казенная надпись: « Станкостроительный завод имени Г. Ф. Сидорова».

И потом… Это засилие роботов. Люди казались маленькими и лишними среди поступательного движения и кружения механических рук…

Это удивляло и пугало. И Марку хотелось защитить человека от опасного, как казалось ему, подчинения возможным хозяевам мира.

– Слушай! – отозвал его на другой день Лялик. – Я рассказал отцу о нашем сочинении. Он хочет послушать. Да и ребятам не мешает узнать, чем все кончается…

– Ты что! – забоялся Марк. – Рихтер же с потрохами съест! Я все свои баллы потеряю! А то и хуже!..

– Не дрейфь! Будут только свои. И ни одна собака…

На этот раз угощали только чаем. Правда, с вкусными пирогами. Хозяйничала за столом девушка Дина. Она же Рапунцель.

– Ну-ка, ну-ка! – сказал Кириллов, устраиваясь в кресле. – Послушаем наших юных прозаиков!..

– И Шехерезада повела дозволенные речи… – съехидничал Енот.