Илья Коган - Завтра будет другим

– Держи свой конец! – пригласил его студработник Лялик. И Марк крепко-накрепко вцепился в древко ярко-алого полотнища. «Будущее светло и прекрасно!» понесли они с другом, вливаясь в строящиеся ряды. Шествие Верности началось.

– Эс лебе!.. Эс лебе!.. Хай живе!.. Виве!.. Да здравствует!..

Возгласы сливались в единый клич, от которого, казалось, расколется небо.

– Ура! – взвивалось еще выше. Выше деревьев, выше крыш, выше прижавшихся к асфальту мерседесов и опустивших свои дуги штрасенбанов.

По городу шло Шествие Верности. Плакаты мерно колебались в такт шагам. « Время, вперед!»…«Оседлаем время!»…«Будь верен Мудрейшему!»… «Наш вождь Ганс-Фридрих Сидоров!»… «Роботы – наши помощники!»… «Заветам Адольфа и Иосифа верны!»… «Разбирай Гегеля и шмайсер!»…

Господи, как все было знакомо! Сколько раз маршировал

Марк в этих рядах, выкрикивая привычные и все равно волнующие лозунги! И мысленно повторяя звучащие чистой музыкой призывы Мудрейшего:

« – Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его…»

– Время вперед! – неслось над колоннами, над проспектом Макса Горького, над ликующим городом.

Марку было радостно от чувства единения с тысячами таких же преданных родине молодых людей, от того, что рядом, выкрикивая близкие им всем лозунги, шествовали его друзья-лицеисты. Лялик, Петрик, Енот, Котяра, Толян, Пятак, Шпайер Одногрупники. Единомышленники. Почти арийцы!

Одно отравляло торжество. Приплясывающая на тротуаре кучка отщепенцев. Таких же молодых, но лишенных благоразумия и понимания реальности. Они тоже выкрикивали лозунги. Но какие! «Не трогайте время!»… «Будущее – своими руками!»… «Все люди равны!»…И уж совсем непристойное: «Мудры ли Мудрые?..»…

Сегодня этих недобитков было больше, чем обычно. И что тоже поражало: среди них были девушки. Особенно бесновалась одна —длинноволосая, большеглазая и кого-то неуловимо напоминающая. Она скакала, размахивая портретом Пушкина, и кричала что-то невообразимое. «Мудрейшего на пенсию!» послышалось Марку.

– При чем здесь Пушкин? – подумал он, а друг Лялик закричал:

– Рапунцель!

– Кто это? – пристал к другу Марк.

– Сеструха… Зараза!

– Зараза! – подхватили лицеисты.

Девушка на окрик брата только головой помотала.

Но по тротуару, оттесняя тщедушную, кучку уже наступала шеренга Национальных Чекистов, ударяя дубинками в щиты.

На кухне гремела посуда. Раньше кофе всегда варил отец. Но теперь над ним колдовал дед в мамином фартуке.

– Отчитался? – спросил он, подвигая к Марку блюдо с тостами и наливая обалденно пахнущий напиток.

«– Как здорово, – подумал Марк, – что после африканской войны можно пить настоящий кофе!»

Но вслух сказал:

– Ленчик опять беспокоится о тебе…

– Забей на него! – отмахнулся дед. – Какой им вред от старого пердуна!

– Говоришь много. А ешь мало. И половины положенного не съедаешь!

– А они бы еще больше пихали в талоны!

– Смотри! – предупредил Марк. – Дождешься новой клизмы!

Кухонный телефункен передавал утренние новости. Про наступление латиноамериканской армии на рубежи Восточной Империи. Про затяжные бои на островах Полинезии. Про трудовые успехи банановодов свободной Нигерии. Ну и про небольшие трудности в работе Института Времени.

В криминальной хронике рассказали о найденном в доме на Баварском Арбате трупе зверски убитой женщины. Личность погибшей устанавливается.

– А-а! – махнул рукой дед. – Чтоб народ не скучал…

И спросил о том, что его на самом деле занимало:

– Так ты всерьез будешь читать свое сочинение?

– Семинар же, – ответил Марк.

– Ты бы подумал…

– А что? Нам же задали… Отчет о трудовом воспитании на заводе… Сказали: в свободной форме…

– Ну, смотри!.. Уж больно твоя форма свободная!..

Но семинара сегодня не было. Отменили и другие занятия.

Вместо этого студработников выстроили в спортзале и по одному вызывали в кабинет Мудроляйтера. Странно было то, что обратно никто не выходил.

– Пускают на колбасу, – предположил кто-то. Кажется, Шпайер.

– Трахают и спускают в унитаз, – поправил его Петрик.

Марк даже не улыбнулся. Что-то нехорошо было на душе. Стремно, как сказал бы дед.