Галина Константинова - Поезд. Бремя танцора

– Маша, не плачь, все будет хорошо, мы сейчас что-нибудь придумаем, ты испугалась, бедная… Я тебя люблю, все будет хорошо…

Он никогда ещё не говорил столько нежно-бесполезных слов. В мозгу зудела мысль – не время, не время, надо думать, а слова лились и лились, как будто они давно ждали этой минуты…Борис молчал, отвернувшись к окну. Полнолуние, безжалостно выхватываемые из темноты переплетенные руки деревьев, круги усталой отрешенности вокруг лунных глаз…

Реутов спал беспокойно. По его подсчетам, уже должны были поступить сведения о событиях в поезде. И, как он ни ожидал звонка, мелодия турецкого марша заставила его вздрогнуть.

– Это Алексей. Усё в порядке, шеф.

– Не ёрничай. Как там наш подопечный?

– Талант, каких мало. Очень убедителен.

– Ну да, для подготовленной аудитории…

– Тут небольшая загвоздка случилась, Андреич.

– Какая?

– Прибилась к нему жена бывшая, с дитем лет десяти.

– Откуда взялась?

– Из поезда, вестимо.

– Разве так бывает?

– Что дальше с ними делать?

– Ничего не делать, действовать по плану, наблюдать.

Так-так, кажется, все идёт, как надо. Реутов даже не осознавал ещё, какого результата он хочет достичь, возможно, смысл не в результате, а в самой игре в «психологические шахматы», когда важна не победа, а реакция противника…

Да, идеи ощутить себя «волхвом», проникают в душу подобно змею-искусителю. Возбуждение – предвосхищение – наслаждение…Он должен составить отчёт, как ведут себя клоны в критической ситуации. Способны ли они на такие же сильные эмоции, как настоящие люди, у которых память есть результат всей предыдущей жизни, а не какая-то пустая программа, которую попросту вложили в голову. Чувства – они тоже в памяти или где-то ещё?

Ощутить себя Творцом – кощунство или шаг по пути к прогрессу? Что-то в богословие потянуло, кисло подумал Реутов, неожиданно вспомнив об Азаровском. Как он там, бедняжка, со всеми своими премудростями, справляется с тяготами простой жизни? И много ли они ему помогли сейчас? Надо потом подробно расспросить о чувствах и переживаниях. Снова весело заиграл телефон.

– Папочка, привет!

– А, дочка, здравствуй, дорогая, что так поздно? Ой. Я забыл, у вас там ещё вечер… Как настроение, как отдых?

– Папочка, все замечательно, мне очень весело.

– Почему же голосок такой неуверенный, проказница?

– Папа, я по дому соскучилась.

– Понимаю. Потерпи ещё с недельку, я сам приеду, мы с тобой облазим все неприметные уголки, обещаю. Но у меня сейчас дела, очень ответственные лабораторные исследования, можно сказать, почти экзамен. Не грусти, зайчик мой солнечный.

– Папа, прости, что я так поступила, – изменившимся голосом вдруг сказала она.

– Мне не за что тебя прощать. А вот его, ну, ты понимаешь…

– Папа!! Я ведь его любила. Наверное, до сих пор люблю. Не унижай меня.

– Все, я не могу больше об этом говорить. Я приеду через неделю, обещаю. Целую, пока.

Она ещё будет меня убеждать…

События полуторалетней давности нахлынули на него с прежней силой. Его дочь, которую он так любил…Она пришла к нему в конце октября в кабинет вся в слезах. Реутов всегда был с ней откровенен, и она ему доверяла больше, чем его жене.

Как-то так получилось, что её первая любовь к мальчику из параллельной группы вызвала бурное возмущение её матери. Она отследила момент, когда они прощались на крыльце, и любезно пригласила подняться.

Ничего не подозревающий юноша вынужден был выслушать мораль о чуть ли не совращении её малолетней дочери. Мать резюмировала, что так дальше продолжаться не может, а вдруг будет беременность, и вообще это аморально. Они стояли перед ней как провинившиеся школьники, а она воплощала в себе карающую руку оскорбленной матери.

– Вашей дочери не пятнадцать лет, и наши отношения из разряда добровольных.

После этого они расстались. С тех пор Реутов был для своей дочери и за маму, и за папу. В тот октябрьский вечер она тихо села на диванчик и бесстрастным голосом сказала заготовленные слова:

– Па, помнишь, я тебе рассказывала о том мужчине… Ну, с которым мы познакомились летом.

– Помню. Вы, кажется, переписываетесь?

– Дело не в этом… Да, мы переписываемся…Я не знаю, как тебе сказать…В общем, я его люблю.

– И хорошо. Что же тут стыдного? Я не мама, морали тебе читать не буду, ты уже взрослая.

– Дело не в этом…

– А в чем?

– Наверное, мне надо было раньше сказать… Но сейчас тянуть совершенно нельзя… Папа! Я была так глупа, прости меня!