Владимир Травин - Плацкартные монологи. Анекдоты и миниатюры

Под бесконечный северный дождь, утром мы отчалили, точнее, отошли от берега озера Воже. Когда глубина позволила всем запрыгнуть в байдарку, стена камышей полностью закрыла дом деда.

Погода резко поменялась. Только всплеск вёсел нарушал тишину.

Длинные гудки, снимают трубку:

– Аллё!

– Здравствуйте! Можно попросить Сашу?

– Аллё!

– Сашу можно позвать к телефону?

– Аллё!

– Это квартира Назаровых?

– Бля-я-я…

Вторая попытка, снимают трубку:

– Аллё!

– Будьте добры, Сашу к телефону…

– Аллё!

– Сашу можно позвать?!

– Бля-я-я…

Еще несколько таких попыток. Вечером попадаю на Сашу:

– Слушай, а я вот, звонил днем и…

– Да это тесть, у него недавно инсульт был, он теперь только два слова произносит: «Аллё» и «Бля», а поговорить хочется.

– Ну что же, пойдём за пивом во Второй залив! – так выставил цель Николай Пронин.

Конец сентября давал о себе знать, прогулки на яхтах закончились, ветер был баллов семь, и все мы были пьяны.

Да полно, – ответствовал я, – пансионат уже не работает, нет там пива!

…И Михаил Оленев в офицерской шинели Белой Гвардии поддакивал, качая головой.

Спьяну решили идти на двух суднах. Взяли уже снаряженный Солинг и мою 470ку…

Солинг, это килевая яхта с открытым кокпитом и хорошей парусностью, туда мы загрузили всех гостей, а 470ка, это спортивный швербот, принимающий на палубу не более двух пассажиров, да и то в крайних случаях. Мы не взяли никого, только я и Вова в качестве матроса – ну, ему досталось в этой поездке, но остальным…

При таком хорошем ветре идти до Второго залива всего минут семь. Вова в качестве матроса успел нахлебаться водички, только что на трапецию не вывешивался, да и я бы ему не позволил… Ну, а у Солинга дела были веселее! Шли мы короткими галсами, друг мой Вова летал неуклюже с борта на борт, а капитан Солинга потерял на ходу капитанскую фуражку. Фуражка качалась на пенистых волнах, и Коля Пронин закрутил поворот фордевинд, не предупредив пассажиров судна – огромный гик с пожелтевшим парусом перекинулся с одного борта на другой в доли секунды. Почему все остались живы, это вопрос к Посейдону, яхта сбросила скорость, точно подошла к капитанской фуражке, и невозмутимо пьяный Николай, подцепив её рукой, и не сливая воды, надел прибор на голову! Михаил Оленев стоял на носу, держась за бушприт, и рукою указывал путь…

Мы вошли во Второй залив, здесь с ветром было спокойнее. Две яхты красиво подошли к пирсу в глубине залива, поближе к пивному ларьку. Кроме нас, белок, и удивленных сторожей заснувшего пансионата вокруг никого не было. Коля Пронин в мокрой капитанской фуражке и Миша Оленев в своей невероятной шинели сошли на берег. Всем остальным приказано было ждать. Они зашли за прибрежный сарай, который сразу за пирсами, помочились на пироговскую землю, и мирно беседуя между собой (даже и не пытаясь поинтересоваться наличием пива – все равно нет!), вернулись к яхтам, уверяя, что пива нет. Мы согласились.

Лет через десять Коля Пронин тихо умрет от пьянства и мнимой гангрены правой ноги, а Миша Оленев – изобретатель серфинга в виде сигары – шагнет с двенадцатого этажа прямиком в Шамбалу.

Шам-балу-ла-ла-ла!

Как-то выпивали мы втроём в скверике имени Радищева, затем выпивали на тройном перекрестке с ныне Николоямской, а тогда Ульяновской, и соответственно – Серебрянической набережной, а затем перебрались во дворы Котельников. И стало нам так хорошо, что даже в футбол играть не хотелось! А между тем, прямо перед нами гонял мяч одинокий мальчишка. Мы подбросили ему как-то подкатившийся мяч и спросили: «Что же ты без друзей-то в футбол играешь?» А он ответил: «У меня нет друзей!» – «Так не бывает!» – воскликнули мы. Tолько Назар махнул вниз рукой и уронил туда же: «Бывает…»

По телефону дед сообщил, что едет по делам в Москву на машине и заглянет к нам в субботу. Проблема заключалась в том, что в этот день мы уезжали в Клин по купленной заранее экскурсии по местам Чайковского. Тогда ещё молодой, дед решил догнать нас на ленинградском шоссе и вместе завершить экскурсию.

За час с небольшим домчавшись на наградной бежевой Волге (ГАЗ 21 выпуск 1959года) до Клина, дед приблизился к старинной двери заповедного домика и прочёл на медной табличке:

«Чайковский Модест Петрович. Часы приема пн- ср с 10.00 до 16.00, суббота с 10.00 до 13.00. Просим в другое время не беспокоить».