Ветас Разносторонний - Полое собрание сочинений

А еще у Севы сегодня был праздник! К нему в гости приехал его дружбанище, ну, вы уже знаете…

Сева, укутавшись в теплый клетчатый плед, сидел в углу комнаты и тихо жалобно скулил. Шёл третий час эмпирического антибактериального скуления.

– Да ну тебя… нытик! Вообще больше тебе ничего не скажу. – Сева в тоге, сделанной из тёплого клетчатого пледа, стоял посреди комнаты и смотрел на человека, укутавшегося в тёплый клетчатый плед и сидевшего в углу.

– И вообще, подвинься! Или дай я посижу, а то хитрожопый ты очень! Занял единственный угол в комнате и сидишь скулишь.

Он подошел к сидящему человеку, тот встал. Сева присел в угол, а человек отошёл к середине комнаты, остановился и, резко повернувшись, понял, что сидит в углу, а напротив него стоит он сам. То есть Сева. Сева Даль из Фигася.

– Нифига себе! – подумал Сева, а мысль плавно поплыла к центру комнаты и там материализовалась.

– Не-е-ет! Пойди прочь! Никуда я отсюда не сдвинусь. – Он еще больше забился в угол и подвернул плед под себя, чтобы тень от материализовавшейся мысли, ползущая по полу, случайно не пробралась под плед и не укусила его в нижнюю чакру. Или чего пуще – не стала петь негативную мантру под пледом.

– Господин-хозяин, а где бы мне найти попить чего-нибудь? – спросила Матильда Мексикановна, домашняя черепашка Севы, которая всё это время находилась на подоконнике среди кактусов и странных кустов, иногда поливаемых хозяином квартиры.

– Где-где, нигде-негде! Ты себя не контролируешь, животное! Не начинай снова и смотри в оба, ты на посту! – заорал Сева, а потом снова заскулил.

Матильда поняла, что это надолго, втянула лапы и голову в панцирь, немного оттолкнулась и камнем рухнула на пол.

– Хряпсь…

– Нет! Только не подходите ближе, злые ненасытные хряпсики! Я буду скулить антибактериально! – Даль укутался в плед с головой и стал скулить пуще прежнего Даля, который стоял перед ним в тоге из тёплого клетчатого пледа и хотел прогнать из самого себя самого его.

– Когда ты уже за ум возьмёшься, господин-хозяин? – Матильда приземлилась очень удачно, на макет «какого-то чего-то», над которым последнее время прыгал и скакал Сева. Точнее, последние две недели. Ведь именно тогда, две недели назад, Сева посадил Матильду на подоконник и непонятное вещество, а сам приступил к работе.

Со временем про Матю забыл. Потом забыл про работу и про макет «какого-то чего-то». И про себя забыл. А иногда вспоминал какого-то или себя самого, скулил, и мысль летела на середину комнаты, у которой был всего один угол, и превращалась там в материю.

– Когда возьмёшься за ум? А?!

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – заорал из-под пледа Сева.

А Матильда, удачно перевернувшись с панциря на лапки, ползла в поисках чего-нибудь попить и молчала. Потому что черепахи, даже такие мудрые, как Матильда Мексикановна, не умеют разговаривать.

В центре комнаты с одним углом все материализовавшиеся мысли Севы и все злые хряпсики Матильды Мексикановны вступили в бой за вселенский разум.

На повозках с поля боя увозили раненых, и стройными рядами прибывало подкрепление. Укрепления строили из погибшей протоплазмы. Основания были делать основательно! Всё вокруг было окрашено в грязные коричнево-красные тона, переходящие в тонкие нити абсурда и лужи агонии. И когда опоры мозга рухнули, и крепления сознания отреклись от «Я», явился он.

Покойный брат.

Сева лежал на диване, раскинув в стороны руки, и читал вслух свой осенний мыслестих. Рядом беззаботно лежала, вытянув голову и лапы, Матильда Мексикановна. А Просто сидел на балконе и выл в такт стихам Севы.

Осень кружила в порывах танго последние, уже высохшие жёлтые листья с красными прожилками, красными, как лопнувшие капилляры Будды. Листья, падая на землю со страхом, последний раз смотрели в небо и видели хмурое лицо зимы и её стражей.