Вячеслав Карпенко - И мой сурок

Не-ет! Он всё же умница: чуял мой Матрос охотницу! Я плотнее прижал бинокль, следя, как полукругом, будто ничего не подозревая и все так же беззаботно склёвывая, самый крупный кеклик приблизился к лисе, вжавшейся в щебенистую осыпь. Их разделял только куст арчи, густой низкий куст, за которым лисица его не угадала.

Рыжая гипнотизировала двух поршков, до которых оставался всего-то хороший прыжок. Хвост лисы задрожал сильнее, я сам ощутил, как она выбирает опору для лап… сейчас прыгнет…

А он, мой маленький горный Матрос, наверное, здорово боялся – закричал даже, я видел его раскрытый клюв, когда… да что же он делает-то!.. – он прыгнул чуть не в самые зубы хищницы!

Вот жалела она потом, что не заметила рядом такой добычи! Я и то вскочил – вовсе не ожидал подобной прыти и такого нахальства от мелкой птахи, от этого кеклика! Птица ведь, из рогатки подобьёшь… а – храбрец какой отчаянный!

Лисица же растерянно клацнула зубами, промахнулась… опешила лишь на секунду… Но этого хватило, чтобы знакомец мой отскочил к пышному лисьему хвосту и… Нет, не полетел ведь! – посеменил от лисы, волоча крыло, спотыкаясь, разыгрывая, как по нотам, весь тот спектакль, который репетировал перед нами с дедом когда-то возле гнезда.

Лисица недолго приходила в себя. Пружинной жёлтой вспышкой метнулась она за бегуще-хромающе-прыгающим кеклом.

Он вспархивал – неумело, неловко, но… неуловимо и непойманно – у самого носа, у самых зубов, как-то боком отлетал на несколько лисьих прыжков прочь и снова испуганно семенил по осыпающимся камушкам… Наверняка он и верещал при этом отчаянно, хотя предупреждения уже не требовалось: стая исчезла!..

Метр… десять… пятнадцать, тридцать метров… ещё кривой вспорх… ещё метры качающейся земли, шуршанье скатывающихся из-под резких лисьих лап камней… А где-то далеко наверху, в острых скалах – даже я услышал! – успокоительно-громкое: «К-ко-кох-ко-их-кек-ли-ик!»

И вот – треск-свист сильных крыльев над головой метнувшейся лисицы. И – плавный полёт, планирование над открывшейся пропастью, над каменистым распадком… не поспеть туда рыжей! К скалистому гребню. Вскоре там, всё дальше, уже шла перекличка: «Ко-один-кво-ко-десять-одиннадцать-кро-ко-двадцать-один…» Все!

– Нет, моего Матроса за так просто не возьмёшь!!! – орал я, махая сконфуженной лисе руками и прыгая на краю своего обрывистого правого берега бурлящей речки.

Всяк бугорок спотыклив да важен,

да не всяк – по уму…

(поговорка)

У Глаши не было ни брата, ни сестрички, а время детского садика кончилось. И у неё начиналась новая жизнь.

Зато был у маленькой Глаши большой друг. Дядя Володя, художник.

Вообще-то друзей у неё много вокруг, потому что всем она любила помогать.

– Ох, Глашенька, скоро осень, и ты в школу пойдёшь. Кто же мне за хлебом сбегает, – стала даже говорить соседская бабушка Зоя Николавна.

– Ничего, – отвечала девочка. – Мне ещё утром голубей покормить надо, а у кошки Милы скоро котята выведутся. И у Лёшки-терьера лапа больная. Я во вторую смену попрошусь учиться!

Много друзей и забот у Глаши, но самый большой всё же дядя Володя. Потому что он один умел всё-всё рисовать, и к тому же они оба любили зверей и цветы.

У художника в квартире жили: два ежа, старый кот Базиль, который лучше отзывался на имя Васька, лохматый, огромный и добродушный сенбернар Атилла, на нём даже верхом можно было проехаться. И ещё приставучая сорока Зинка.

На окне в круглом аквариуме плавали золотые рыбки и ползали улитки, да и окна почти не было видно – его завивали цветы, которые цвели редко, но поливаться хотели часто. Глашке приходилось об этом напоминать другу.

Подружились они из-за котят, сначала Милиных, а потом и просто чужих.

– Что-то от меня приятели прятаться стали! – смеялся иногда дядя Володя, рассказывая, где поселился очередной их подопечный. Но город большой, а знакомцев у художника много даже и за городом.

И ещё, когда Глаша приходила полить цветы и погладить Атиллу, художник рисовал ей зверей и птиц, и деревья, и стрекоз, и голубое небо, и солнышко на нём или тучи с дождём, а то и туман – это смотря по их настроению. И всё было очень похоже, так что маленькая Глаша могла долго сидеть у его картинок для неё, представлять себя среди зверей, птиц и леса и тихонько разговаривать с ними, совсем тихонько, чтобы не мешать.