Геннадий Перминов - Оборотень

А потом были длительные допросы, частенько с пристрастием, после которых его, едва дышавшего, притаскивали в камеру, суд, непонятный приговор, из которого Стёпка только и уяснил, что его приговорили к десяти годам «за оскорбление представителя власти» и…

– Хорошо, хоть не четвертак дали! – успокаивали его соседи по камере. – По пятьдесят восьмой, считай, парень, ты отделался легким испугом.

В январе 1940 года Стёпку с такими же бедолагами загрузили в состав с натужно пыхтевшим паровозом, состоявшим сплошь из телячьих вагонов, битком набитых заключенными, и повезли в неизвестность. Сердобольные бабские лица на редких полустанках, на которых конвоиры раздавали дымившуюся баланду, огромные сосны, проносившиеся мимо заиндевевшего и зарешеченного окошка и наконец ночная выгрузка под матерную брань охранников и остервенелый лай здоровенных овчарок. Стёпка попал в печально-известную зону №3 Усть-Вымского ГУЛАГА, что находится в Коми АССР, на берегу реки Вымь.

Его определили на кухню. Земляк из блатных, пользовавшийся непререкаемым авторитетом, пристроил Стёпку в хлеборезку, и молодой, неопытный парень умудрился избежать насмешек и унижений лагерной романтики.

Началась война, которая мало что поменяла в суровом лагерном распорядке. Разве что урезали хлебную пайку, ненамного, потому что с пустым желудком стволы не поворочаешь, да половина «вертухаев» ушла на фронт.

Прошло почти два года пребывания в лагере. Писем Стёпка ни от кого не ждал, ни на что не надеялся и безропотно и терпеливо тянул лямку лагерного хлебореза.

Наступил август 1942 года. Прошла утренняя поверка, и Стёпка из полуоткрытой двери своей каморки с жалостью наблюдал, как основной контингент лагеря унылой, нестройной колонной тянулся к лагерным воротам. Основной лесосплав уже закончился и всё трудоспособное население зоны усиленно трудилось на лесозаготовках, подготавливаясь к следующему сезону.

Приближался обед. Стёпка запрягал лошадёнку, на которой он возил обеды на делянку, и теперь с помощью молчаливого конвоира устанавливал в телегу жестяные термоса с баландой. Неожиданно раздался натужный визг сирены, и энкэвэдэшник, пожилой дядя Вася, недоуменно, посмотрев на не менее встревоженного Стёпку, вскинул винтовку и направил её на обескураженного парня.

– Ты, того, смотри у меня! – грозно пророкотал он и для пущей убедительности, щёлкнув затвором, подтолкнул парня в сторону небольшой площади перед управой лагеря, куда со всех сторон сбегался встревоженный народ.

– Постройте этих убогих! – раздался зычный голос начальника лагеря, капитана Ермолаенко. Охранники, грубо и бесцеремонно работая прикладами карабинов, быстро образовали нелепое подобие шеренги взволнованных, не менее самих конвоиров, заключённых. Послышался отдаленный топот, нестройное сиплое дыхание, и в загодя распахнутые ворота зоны вбежали зэки с делянок.

– Значит так, сидельцы! – подождав, пока неровный строй немного успокоится, начал Ермолаенко. – Все вы знаете, что вероломный враг почти два года топчет своими грязными сапогами нашу священную Родину! – немного подождав, пока стихнет нестройный гул, капитан продолжил говорить. Говорил он много, пространственно и воодушевленно… О величии и суверенитете нашей страны, о вероломстве Гитлера и ещё много чего пафосного и не особо понятного для Стёпки. В конце своей пространственной речи начлаг объявил, что партией принято решение об образовании исправительных батальонов, в которые зачисляются те, у кого, соответственно, позволяет статья.

– Родина, она, конечно, Мать! – воодушевлённо верещал Ермолаенко, – а вы её провинившиеся дети, которые должны кровью искупить свою вину!

Затем начлаг, вытащив из полевой сумки стопку листов, отпечатанных на машинке, и многозначительно оглядев безликий строй заключённых, принялся громко и отчётливо выкрикивать фамилии тех, кто вынужден был «кровью искупать свою вину».

Так Стёпка Галкин оказался в исправительном батальоне, попросту – в «штрафбате».

А потом был краткий, трёхмесячный курс молодого бойца, и молодой парень попал в сталинградское пекло, в котором в первом же бою ему оторвало ногу чуть ниже колена. Полгода в госпитале в Нижнем Тагиле, где Степан, с трудом оправившись от перенесённого ужаса всего трех дней, проведённых им на войне, заново научился ходить… Правда, на костылях… Да и комиссовали его подчистую…

Когда подошло время выписки, его вызвал к себе начальник госпиталя.