Борис Алексеев - Любви чудесная квинтоль

– Это мои товарищи, – продолжил он через пару минут, указывая рукой на собравшихся вокруг матросов, – они свидетели моей долгой жизни. По глазам вижу, тебе не терпится разгадать, что всё это значит? – старик ещё раз и как-то особенно печально усмехнулся. – Скоро всё узнаешь. А теперь спать. Вахтенные – Филипп и Васса.

Яхта мерно покачивалась в волнах. Попривыкнув к качке, я вполне сносно устроился на жёсткой кормовой поперечине, отведённой мне для сна. Я лежал на спине, положив под голову канатную скрутку, и смотрел на звёзды. Серебристые горошины посверкивали в чёрном бархате неба, как бесчисленный песок на отмели в лунную ночь. Звёзды казались настолько рядом, что пару раз я невольно протянул к ним руку.

Сон поелику сморил меня. На этот раз я уснул спокойно и легко, доверив свою судьбу новым биографическим обстоятельствам.

Разбудил меня яркий солнечный луч, брызнув в расщелину растянутых в небе парусин. Я открыл глаза и увидел над собой физиономию капитана.

– Господин Огюст, – кэп склонился надо мной, как изъеденный морскими течениями знак вопроса, – как почивали?

– Спасибо, хорошо, – ответил я, немало удивлённый его вниманием.

– Завтрак готов! – гаркнул один из матросов, подбегая ко мне с подносом, полным разнообразной морской всячины. У подноса были загнуты края, чтобы при качке горшочки с кушаньями не падали «за борт».

– Спасибо. – ещё раз ответил я, стараясь скрыть удивление перед весьма странным вниманием к моей персоне.

Пока я завтракал, матрос мерно раскачивался надо мной в такт движениям яхты. Я заметил, что при любом положении тела он держал поднос строго горизонтально.

Окончив завтрак и отпустив матроса, я огляделся. Первое, что мне показалось странным, – это отсутствие старика. Я несколько раз внимательно обшарил глазами палубу, но старика действительно нигде не было. На яхте деловито совершалась обыкновенная морская работа.

Я подошёл к капитану.

– А где старик?

– Какой старик, господин Огюст? – ответил кэп вопросом на вопрос.

Я хотел продолжить дознание и вдруг запнулся. В голове мелькнула мысль о том, что роль старика в «этом спектакле на водах», судя по изменившемуся отношению команды, каким-то непонятным образом перешла ко мне. Его же самого нет и быть не может, потому что теперь есть. я.

Мой взгляд больше не искал старика за судовыми выступами и нагромождениями. Я внимательно всматривался в лица матросов. И каждый из них, когда наши глаза встречались, склонял голову в знак послушания моей ещё не высказанной воле.

Я перешёл в капитанскую рубку и присел в углу на тот самый стул, на котором ещё вчера восседал старик.

В голове отчаянно пульсировала кровь. Необходимо было сосредоточиться и обдумать моё новое положение и тактику общения с командой.

«Переубеждать их нет никакого смысла. Единственное, что могло бы убедить команду, это присутствие старика, но его нет!» Я вспомнил, как старикан смотрел на меня, когда вместе с матросами я покидал капитанскую рубку, исполняя его же приказ о немедленном отбое. Мне тогда показалось, что он глазами умолял меня остаться, словно говорил: «Стой же, я ещё не нагляделся на тебя! Побудь рядом…» Но я вышел, и старик не остановил меня.

– Господин Огюст, фарватер, предложенный вами вчера, слишком сложен даже для такого маневренного судна, как наше. Мы правим на шлейф, где мелководные каменистые пороги могут повредить корпус и создать нам определённые трудности. Прикажете не менять курс?

«Зачем он это сделал? – подумал я, понимая, что решение о порожистом фарватере было принято стариком осознанно. – Этой ночью закончилось его время, он успел передать мне права на собственную жизнь, но, похоже, не успел вложить в своё таинственное послесловие самое главное – желание жить!

– Нет, кэп, мы меняем курс на обратный. Возвращаемся в порт! – объявил я как можно более твёрдым голосом.

Предупреждая лишние вопросы и, не дай бог, возражения, я вышел из капитанской рубки, «вельможно» указав кэпу на штурвал, а рыжему верзиле на румпель.

Начался прилив, движение воды увеличило без того предельную скорость хода. Через три с половиной часа перед нами забрезжил тонкий горизонтальный силуэт берега. Ещё через час мы вошли в гавань Сан-Педро и причалили к пирсу набережной. Как только швартовый канат был наброшен на оголовок кнехта, я поспешил на берег.

Представьте изумление, которое мне довелось испытать на берегу, как только я вышел на набережную. Вместо крикливого и суматошного туристического Сан-Педро моих родных 90-х годов, передо мной, как в сферическом кинозале, предстал портовый городок давно ушедшего времени…