Андрей Борисов - Горячая виноградная любовь

Честно говоря, я не помню, когда мы отправились спать. Впрочем, в ту ночь легко уснуть мне не удалось, ибо для моего неподготовленного молодого организма начатый в тот вечер лечебный курс винотерапии оказался чрезвычайно действенным.

Едва я касался головой подушки и закрывал глаза, как начинался полет над бездной. Я будто лежал не в кровати, а в детской колыбели, которую усиленно раскачивали из стороны в сторону. Голова кружилась, а к горлу подступала тошнота. Я поминутно вскакивал, открывая глаза и садясь в кровати. Так продолжалось довольно долго, пока, в конце концов, мне все же не удалось уснуть.

Утро следующего дня лучилось нежным теплом. По стенам комнаты, где я спал, бегали солнечные зайчики. Они искрились в стеклянной мозаике книжного шкафа и хрустальной вазе с розами, стоявшей на столе у моего изголовья.

Во дворе слышалось кудахтанье кур, а певучий голос доброй тетушки Нуци мелодично повторял:

– Цыпа-цыпа-цыпа… Цыпа-цыпа-цыпа…

Головокружение и тошнота вроде бы ушли вместе со сном, и я, лежа в кровати, был несказанно рад, что лечение винопитием обошлось без тяжелых последствий.

Однако стоило мне подняться – меня почему-то никто не предупредил, что резко вставать нельзя, – как результаты ночной попойки вернулись во всей красе.

Тело ломило. Я чувствовал себя так, словно вчера мы с дядюшкой не сидели в подвале на ящике, а всю ночь бегали вокруг него марафон.

Голову давило, будто на нее из последних сил натянули детскую шапочку. В самой же голове сидел проказливый маленький чертик с молотком в руках и, резвясь, время от времени ударял им мне по темечку и вискам.

Вино работает как банковский кредит: сперва получаешь удовольствие, а расплачиваешься потом, и намного дороже, чем это удовольствие стоит.

Я посмотрел в зеркало и сказал опухшему типу, который слезящимися глазами глядел на меня оттуда:

– Пить не буду никогда, и точка.

Моя мудрая мама оказалась права, запрещая мне употреблять и даже пробовать алкоголь.

Первая встреча с вином стала сразу же и последней. Сожалеть приходилось лишь об одном: такого уровня красноречия и анализа политических явлений, какой я продемонстрировал в подвале, мне на трезвую голову не достичь никогда.

– Доброе утро, тетушка Нуца.

– Доброе утро, Михась. Удочка вон стоит.

Тетушка Нуца кивнула на сарай, где к стене прислонилось длинное удилище.

– Зачем мне удочка? – удивился я.

– Ты же вчера весь вечер твердил, что хочешь на рыбалку. Костаке тебе с утра удочку и приготовил.

В детские годы, будучи тут в гостях, я любил ходить на рыбалку. Видимо, вчера, на волне сентиментальных воспоминаний, во мне проснулся дух рыбака, и я попросил дядюшку найти мне удочку.

– Что я еще говорил?

– Я не слушала. Но когда я вас из подвала выгоняла, вы все время спорили. Костаке тебе что-то говорит, а ты ему в ответ: «Нет, дядюшка, я не согласен с этим выводом, и Макавеля тоже так не считает».

– Какой Макавеля?

– Откуда ж мне знать! Он ведь твой друг, не мой.

– Макавеля?… О чем мы хоть говорили?

– О каких-то добрых и злых принцах.

– А, вспомнил! Это я ему приводил высказывания Макиавелли из его знаменитой книги «Государь», в которой он пишет, какими качествами должен обладать настоящий правитель.

– Ненормальные! Нашли о чем разговаривать…

– Ну как же, это очень важно! Разве вы не знаете о Макиавелли и его учении о государстве?

– Я знаю, что сегодня наша очередь коров пасти, и этого мне достаточно, – отрезала тетушка.

Для моей мамы вчерашнее поведение ее сына было бы ужасной трагедией, а для тетушки Нуцы – обычным положением вещей. Пьяным мужчиной тут не удивишь.

Умывание холодной колодезной водой несколько взбодрило меня. А литр молока, выпитый почти залпом, помог заглушить неприятные ощущения во рту и желудке. Осталось лишь обостренное восприятие мира: я слышал звуки, чуял запахи и различал цвета намного отчетливее, чем обычно, и такая повышенная чувствительность приносила отнюдь не наслаждение жизнью, а болезненное раздражение органов чувств.

Впрочем, прогулка с удочкой к реке привела меня в хорошее расположение духа.

Спускаясь по улице к речке, я не мог нарадоваться живописной, яркой картине, открывшейся моим глазам поутру. Перед рассветом прошел дождик, и теперь во всем чувствовался живительный ток и буйное цветение. Природа словно помолодела: налились свежестью деревья; ветер перестал гонять песок; по краям дороги не обузданная мотыгой земля разродилась мощной крапивой, а в центре, разгребая рябую от дождя пыль, копошились куры. Рядом на столбе сидел соседский кот и лениво поглядывал свысока на эту птичью возню, довольный жизнью и собой.