Николай Тычинский - Рассказы не про всё

Очень ценили облепиху в наших местах. Но был запрет на самостоятельный сбор дикой ягоды. Собирать её можно было только по специальному разрешению – бумажке с печатью. У кого бумаги не было, у тех собранную ягоду отбирали егеря. Нам нужна была ягода для себя, и наш сосед, лесник дядя Кузьма, выдал маме нужную бумагу. Но даже с бумагой мама очень боялась егерей и все старалась укрыться от их глаз и нас подталкивала, чтобы не маячили на виду.

Мама все собирала и собирала облепиху, а мы то бегали к протоке посмотреть на воду и рыбок, то смотрели в небе за коршуном, что стал кружить прямо над нами, то исследовали заросли дикого хмеля и крапивы, то срывали сочные сладко-кислые ягоды крупной ежевики, что росла тут же в изобилии. Когда нас сморил сон, из своей косынки мама соорудила небольшой навес на двух ветках. Под ним мы проспали еще очень длинную часть этого дня. Когда мы с братом проснулись, мама сидела рядом. Руки ее сплошь были покрыты маленькими черными точками от уколов шипами облепихи и пахли соком ягоды. После сна снова хотелось есть. Мама сказала нам, что если хлеб макать в воду реки, то это будет самая вкусная еда, которую дома попробовать нельзя. Стоя рядом друг с другом на камнях у протоки, мы макали хлеб в воду и смеялись. Вода была холодной, капли стекали по рукам, шее и падали на рубашку. Это был действительно самый вкусный на свете хлеб.

Обратный путь к причалу запомнился только тем, что мы очень спешили, боясь опоздать на вечерний катер. Мама несла брата на руках всю дорогу – одной рукой держала его, а другой ведро с облепихой. Я семенил сзади, сжимая в руке свой бидончик. На причале было шумно и людно. Два егеря, один с весами в руках, другой у трапа катера, громко ругались. На катере, который уже стоял у берега, сидело несколько человек, но внизу у воды было еще полно народу. Кто-то стоял в очереди к егерю с весами, чтобы взвесить ягоду, кто-то поднимался по трапу, а часть людей просто толпилась, собираясь подняться на борт. Второй егерь спорил с какой-то женщиной, что пыталась прорваться к трапу. У нее было огромное ведро полное облепихи. Егерь снимал фуражку с кокардой, вытирал мокрый лоб и орал на женщину, что не пустит ее и не даст пронести ягоду. Мы с братом испугались этого страшного егеря, который так громко кричал. Еще рядом с ним стоял черный конь под седлом и угрожающе переминался с ноги на ногу. Мы спрятались за маму и старались больше не смотреть на страшного дядьку. Женщина, которую не пускали, тоже громко что-то кричала и размахивала руками. Потом она выхватила свое ведро из рук егеря, махом, словно выплеснула воду, высыпала облепиху из ведра на землю и стала топтать сочные ягоды. Ягоды рассыпались по пыли, часть их скатывалась ручейком по уклону берега в холодную воду. Женщина, утирая слезы, поднялась по трапу. Потом, пока плыли, я видел ее еще раз – она плакала, повиснув руками на голубых поручнях, и ветер трепал ее косынку, будто пытаясь утешить.

Мы прошли на катер без препятствий. Наверное, бумага была действительно важной, но мы с братом видели, как мама волновалась и боялась егеря. На катере некоторые женщины тоже были с облепихой. У них были полные с горкой ведра, повязанные сверху платками. В нашем зеленом ведре было не столько много красивой и замечательно вкусной облепихи – ягоды моего детства. А еще у нас был наш маленький бидончик, тоже неполный, но очень дорогой для нас, c нарисованной белкой, точно такого же оранжевого цвета, как та яркая кучка высыпанных на землю ягод.

На обратном пути по течению катер летел с огромной скоростью, и это было не менее здорово, чем когда мы плыли утром. Когда наш корабль сделал резкий поворот за островом Медвежьим, у меня перехватило дыхание от восторга, а брат засмеялся. Катер замедлил ход и плавно подошел к берегу. Наше большое путешествие закончилось.

– Говорил же русским языком: близко к печке ничего не ставить, не вешать – сгорит. А ну, дай сюда, посмотрю, – Бурав выдернул из рук Веры ботинок-вибрам и разглядывал его покореженный кожаный носок и слегка обгоревшую резиновую подметку. Он был скорее удовлетворен тем, что оказался прав, чем расстроен случившимся.

Расстроены были остальные. Особенно виновница Вера. Хотя она, казалось, еще не понимала, что случилось, и, сидя перед печкой на куче елового лапника, беспомощно улыбалась.

– Ну и что делать будем? – Бурав передал ботинок по кругу, чтобы все увидели глубину проблемы. – Она не сможет теперь маршрут пройти.