Арсений Коваленко - Темный дом. Самая первая история любви

Еда опускается нарочито медленно, она, как бы нехотя, заходит в нашу жизнь из мрака. Круглые колбаски золотистого цвета спускаются по всей длине стола. Они играют в электрических лучах, немного прозрачные, но мутноватые, через них всё кажется золотым. В какой-то момент вверху что-то обрывается, и колбаски резко падают вниз ровные обрубленными концами. В этот миг видимо кто-то верху решает, что нам хватит этого золота жизни. Однажды ночью я не спал, и видел по экрану длинных существ, змей, которых давно не осталось на планете. С тех пор, эти колбаски, напоминают их. Еда не всегда золотистого цвета. Иногда цвет может отличаться: от пепельно-белого проходит через золотой и кончается огненно красным. Но по вкусовым ощущениям, в независимости от цвета, у этой сладкой и одновременно соленой колбаски нет никакой разницы. В брикете, большое спасибо экрану за эти знания, находится полный запас веществ и влаги, который надо потреблять всего раз день. Это условие крайне необходимо для жизни и правильного роста мышечной массы. Название еды разнится от цеха к цеху, и у нас ее почему-то называют колбасой. Однажды я слышал обрывок разговора двух фермеров. Они шли рядом с моей кроватью, отстукивая такт по железному полу. Один из них, говоря что-то о нашей еде, назвал ее «комбикорм», но ни в одном из цехов еду так не называют.

После звучит главный сигнал в жизни каждого слейва – звук вечной мерзлоты и бесконечного повиновения. Тут нужно немедленно выйти в общий коридор фабрики и ходить вдоль стены по кругу весь день. После трёх часов следует перерыв на час, когда можно остановиться и заняться своими немудрёными делами. Один звонок – все идут, два звонка – не идут, раздается звонок – всё повторяется по кругу. Цикл жизни. Страшно ослушаться главного сигнала, никто не посмеет пойти на такое святотатство. Единственная нерушимая заповедь – идти, она сложилась за долгие века. Но одна мысль не даёт мне покоя. Почему мы ходим каждый день? Что заставляет нас ходить кругами, слушаться этих сигналов? Я не знаю, так было всегда, с самых первых дней, что я помню себя. Так принято. А почему так принято, я не знаю. Вечером звучит особый протяжный звонок, режущий душу, все идут дальше по кругу, пока не оказываются в своём цеху, где расходятся ручейками. Каждый из нас с детства знает эти звонки, каждый звук – приказ, который надо исполнять немедленно, незамедлительно.

Когда на фабрике «день», лампы освещают только нижнюю часть, верх для нас всегда во тьме, с редкими исключениями «засвеченных» мест. С последней командой отбой – тухнет почти весь свет, кроме некоторых ламп. Спустя какое-то время звучит протяжный железный лязг, который разносится по всей фабрике – пожелание доброй ночи.

Каждый ждёт, что его жизнь пролетит очень быстро и его радушно встретят Боги. Каждый верит, что, не изведавшего страха и не опозорившегося, его ждет лучший из миров в следующей жизни. Каждый будет вечно пировать в высоких залах, охотиться в лесах богатых дичью. Я не каждый и сейчас моя вера начала таять, я начал сомневаться. Хорохориться и искать лёгкие ответы на сложные вопросы, удел тех счастливчиков, у которых ещё полно времени. У меня его почти не осталось, смерть уже смотрит на меня через ночной мрак и манит к себе.

День пролетел и ноги гудели. Я лежал на койке и смотрел на выключенный экран. Только лёгкие блики гуляли по глянцевой поверхности, лениво стреляя мне в глаза. Свет резко потух, лишь из общего коридора нашего цеха, долетали остатки освещения. В полной тишине раздавались тихие обрывки фраз «давай сбежим» и вторящие им голоса «давай». В последнее время это особенно сильно нервировало меня. Голоса говорили мне, они просили меня, и требовали с меня. Бесконечный тихий рокот голосов смешивался в кашу, которую невозможно было разобрать. Но когда на миг я закрывал глаза, голоса опять разлетались и я слышал вокруг «давай, давай сбежим». Голоса менялись, лезли в душу, и я уже слышал где-то внутри себя «ты стар, ты слишком стар» и потом «ты не сбежишь».

Под потолком промчался подвесной кран, не задержавшись в нашем цеху, на ходу быстро шаря по койкам зеленый сканером. Маленький полосатый луч-сетка скользнул по левой руке, задев её совсем слегка по касательной, и сразу пропал. Мы так и не знаем, есть ли там кто-то в кабине, или они полностью автоматизированы. Иногда я думаю, что граждане не живые существа, а что-то иное, что мы не можем постичь.

Каждый день одно и то же, каждый год одно и то же, всю жизнь одно и то же. Я бесконечно рождаюсь и бреду, бреду, бреду в этом бреду и бесконечно умираю.