Максим Чопчиян - Здравствуй, животное

– Спит, че, – констатировал он.

Не знаю, что было между ними, но одно я знал точно: Тыква никогда никого не любил. Ему было попросту насрать на это слово или чувство. В этом он тоже никогда не разбирался, и, так как это была его квартира, он не сильно-то и держался за Машу.

Да, кстати, у нее даже было имя, и практически после каждой ссоры она собирала вещи в чемодан, а он брал этот чемодан и кидал его вниз с балкона третьего этажа. Маша в слезах проклинала его и выбегала из квартиры, после чего он спокойно закрывал за ней дверь, садился за стол на кухне, брал банку, сыпал на нее отраву, прикуривал, глубоко вдыхал, и через секунду голова его со стуком опускалась на стол. Правда, на следующий день они были снова вместе, потому что ей попросту негде было жить, а ему просто не с кем было спать. К нему её привезли его знакомые нарки на одно из джи ви пати. Она тогда приехала к подруге из другого города в Ебург, чтобы поступать в институт или найти работу, но у нее не вышло ни того, ни другого. К тому же, с подругой они поссорились, и та просто выгнала её на улицу. И как раз в тот момент её жизни, когда она сидела на остановке южного автовокзала, четкие ребята, решившие раскуриться, как раз ехали мимо. Конечно, это была не отзывчивость на проблемы девушки. Просто легкий куш, причем куш из другого города, как они узнали в последствии, да еще и с маленькой психологической травмой. Конечно, ребята сразу же проявили мастерство ухаживания и доброты, поинтересовавшись, что она делает так поздно на остановке одна, и не изъявит ли она желания прокатиться с ними в этот прекрасный вечер? Маша была не робкого десятка, да и на родине ей уже приходилось сталкиваться с гопо-флиртом. Ночевать ей было негде, и она, конечно же, согласилась. А ребятки эти как раз ехали к Тыкве на квартиру, чтобы без особого палева покурить и расслабиться. Вот так Маша оказалась на квартире у Тыквы, там они и познакомились. Тыква встал с дивана и побрел в ванную. Меня ужасно шкурило, «глаза потели», и было такое ощущение, что я сижу в парилке. Я слышал, как мое знакомое «животное» хрюкает и сморкается, приводя себя в «порядок». Порядок относительный, потому что наше общее «удовольствие» разрушало также быстро, как и приносило кайф. Да и кайфом это нельзя было назвать. Это была смесь из сильного возбуждения и паранойи, которая в конечном итоге усыпляла тебя, погружая в беспамятство. Тыква вышел из ванной бодряком и уже не шатался. Небрежно шлепнул Марию по попе, которая по прежнему крепко спала, и зашел на кухню

– Ну че, бахнем? – спросил меня он, открывая духовой шкаф.

– Давай быстрее, – нервно и грубо ответил я. Он достал целлофановый мешок, с трудом вмещавшийся в кулак, и развязал его зубами.

– Ну что, прокатимся на желтом мерседесе, сэр? – играючи спросил Тыква. Он никуда не спешил. В глазах его играло предвкушение, но его адекватные реакции никогда не были долгими, потому что после того, как он делал первую затяжку, он падал лицом в стол, и эта затяжка была для него последней на ближайшие пятнадцать минут.

– Че там у тебя с работой?

Я прикурил сигарету: – Меня уволили! – с дымом ответил я.

– Че? Как так? Ну-ка давай поподробнее! – с неподдельным интересом спросил Тыква. Ему действительно было интересно в силу того, что почти все свое время он тратил на то, что подпирал своей головой стол на кухне.

– Я не хочу об этом, и буду благодарен тебе, если ты вообще меня об этом больше не спросишь, потому что кроме того, чтобы обдолбиться в хлам, я больше ничего не хочу. Он посмотрел на меня с присущей ему интригующей улыбкой и резко кивнул.

– Ща ты так улетишь, что валенки завернуться. Язык его был богат на выражения такого рода. Он достал две новые алюминиевые банки, слегка надавил на одну, потом на другую, чтобы сделать «лунку», достал иглу, сделал в каждой лунке по несколько маленьких дырок, и протянул одну банку мне. Волнение встало комом в горле. Я очень хорошо знал это чувство. Его испытываешь тогда, когда вот-вот должно случиться что-то хорошее или, наоборот, плохое, или когда пытаешься познакомиться с девушкой, которая нравится, но к которой боишься подойти. Рука моего компаньона, похожая на кран, опустилась в мешок и, зацепив тремя пальцами эту грязную пыльцу, потянулась к моей банке, насыпав пыльцу смерти на мой «кораблик». Он ловко проделал те же манипуляции со своим приспособлением и взял его в руку.

– Ну что, будем? – спросил он меня, протягивая ко мне свою банку, чтобы чокнуться. Да, мы делали так всегда. Это было своего рода ритуалом. Мы чокнулись, достали зажигалки и поднесли банки ко рту. Этот ритуал мы проводили синхронно перед каждым уходом во тьму.