Максим Чопчиян - Здравствуй, животное

– Э, давай вставай уже, – небрежно толкая в голову Тыкву, канючил я. Но это было бесполезно. Можно было вынести его на улицу, раздеть до гола и закопать в снег, но даже это не привело бы его в чувства. С этим «солнечным Джи Рафом» Тыква не просто жил, как он мне сам говорил, что даже от секса он получает меньше удовольствия, чем от этого смертельного курева. Так как было бесполезно будить его тело, и оставалось только ждать, пока его отпустит, я решил выпить горячего чая, хотя это было сложно. Чтобы попить чая на этой чудо-кухне, нужно было постараться. Да, была плита и электричество тоже было (кстати, коммунальные услуги оплачивали тоже его богатые родители), но не было чайника. Зато была литровая банка и маленький кипятильник. Так в этой пещере мы добывали кипяток.

Пробуждение.

Кипятильник уже через пять минут довел воду до кипения, как раз примерное время терпения любого обдалбоса. И если барыга не приходил в назначенный срок, или что-то шло не так, то начиналась «шкура». Некоторых шкурило так, что они даже не замечали, как попадают в руки к полицейским, когда неосторожно забирают закладку. Вот и для меня как раз прошло пять длинных минут. Они были настолько длинными, как будто я стоял на железнодорожном переезде, чтобы перейти на другую сторону, а передо мной как будто назло медленно плыл состав с углем. Мой овощной кореш по-прежнему толкал своей головой стол в сторону холодильника, и, глядя на него, мне казалось, что я сижу рядом с быком, упершимся в загон. Просыпаться это бренное тело не спешило, что уже изрядно бесило меня, и шкура покрывала глаза белой пеленой. Знакомое чувство, да?.. У меня был чай, но он был горячим и безвкусным, и приносил мало удовольствия, только занимал мои руки и рот, потому что в руках не было банки, и это отчасти спасало. В какой-то момент тело пошевелилось, и меня это встряхнуло. Я понял, что скоро мой тусничок проснется, и зашкурился еще больше. Прошло еще где-то минут пять, прежде чем Тыква всхлипнул, пошевелился и разжал руку с банкой. Она с треском упала и закатилась под стол. Потом он хрюкнул, как большой свин, и медленно поднял голову. Конечно, сейчас мне стыдно об этом писать, но тогда я обрадовался, что его отпустило. Теперь я знал, что мое путешествие в вязкую, теплую черную дыру уже совсем близко. Что я смогу забыть про увольнение, про то, что у меня уже месяцев девять не было секса, и про то, что своим увольнением я обрадовал многих своих коллег, хотя сам был в этом виноват, и рука, которая записала меня в неудачники, была моей собственной, но нарк никогда сам не виноват. Виноваты все вокруг, только не он сам. Тыква повернулся и посмотрел на меня. Лицо его было похоже на переваренный пельмень, изо рта на пол капал бульон.

– Че?… – это был его первый вопрос, когда он меня увидел. Не дожидаясь ответа, он спросил: «Где банка?», – «Под столом», – в грубом тоне ответил я. «А, ну че, давай её сюда!» Я думал, что вот он проснулся – полдела. Теперь надо, чтобы он достал дерьмо. Да, дерьмо. Именно так мы называли то, что курили, и то, от чего полегло так много молодых ребят, которые искали быстрый кайф, но, увы, находили только смерть. Она всегда приходила неожиданно. Рубила бошки молодым парням и девушкам, небрежно складывая их на тротуары, рули автомобилей, скамейки парков и больничные койки.

– Ну че, пошли… Давай быстрее! Вставай, одевайся, – нервно,

почти истерично требовал я.

– Куда? Ты че, олень? Не надо никуда идти… – спокойно мямлил человек с головой пельменя, сидевший напротив меня, – Ща всё будет, успокойся.

– Меня уволили с работы! – продолжал пищать я. – И вообще меня уже все задолбало, задолбало жить с родителями, работая по четырнадцать часов в день, спать в одной комнате с мамой! А еще задолбало то, что, находясь в отношениях, я не занимаюсь сексом уже девятый месяц, и мою девушку это полностью устраивает! Только не меня, понимаешь?!

– Да успокойся ты… Ты че орешь, мурена? Сейчас все будет…

После этих слов он попытался встать, но с первого раза у него это не вышло. Передо мной сидел трясущийся старик двадцати лет. Опершись обеими руками о стол, он с трудом встал, но, сделав шаг, вылетел из кухни, как пьяный, хватаясь за дверной косяк, и все, что попадалось под руки ему на пути. Потом он резко остановился и стоял, шатаясь, еще минуту, попутно соображая, где он вообще находится, и кто лежит на диване.

– Клюшечка моя маленькая, – сказал он, немного пройдя в себя, узнав свою пассию, тяжело сопевшую на диване, и подсел к ней.