Егор Мичурин - Чернорабочий

Я рванул к представителю «Сохнута», который отечески улыбнулся и сказал, застенчиво глядя на мой бейджик:

– Прстм нзмы аптвн!

Потом перевел свой взгляд куда-то в район моего подбородка и почти прошептал умоляюще:

– Пждь пжсты мтлкы джмсь стны.

После чего отвернулся от меня и продолжил рьяно размахивать табличкой, подпрыгивая при этом. Надо сказать, что минимальное представление об иврите у меня все-таки было, сказывались несколько уроков в ульпане (классы для изучения иврита при «Сохнуте») перед отъездом, да и теоретически я был довольно-таки подкован, знал, что иврит входит в группу семитских языков, гортанность свою он позаимствовал из арабского, есть также множество производных из английского, а некоторые суффиксы и окончания пришли из русского.

Но слова, произнесенные моим встречающим, больше всего напоминали язык космических пиратов из книг Кира Булычева, а уж оттуда в иврите никаких заимствований точно быть не может. Или?… Пребывая в несколько обалделом состоянии, я слишком сильно дернул тележку со своими сорока килограммами багажа, она неожиданно легко подалась, и, согласно всем выводам физиков (задействовав массу, ускорение и применяя закон импульсов) врезалась моему дядечке нижним дугообразным краем в очень чувствительное ко всем импульсам место: в щиколотку. Окрестности аэропортовского городка потряс вопль, напоминающий нечто среднее между ревом возбужденного донельзя павиана и голос тети Симы из Одессы (все почему-то знают этот голос), которая зовет Аркашеньку домой покушать. Издав этот потрясающий по экспрессии и децибелам звук, несчастный мужик повернулся в мою сторону и, глядя на носки своих кед, сообщил на чистейшем русском языке:

– …!…….!

Меня начал душить хохот от облегчения, что я его наконец-то понимаю, и я приглушенно просипел:

– Простите, извините, пожалуйста, я не хотел, извините…

– Днчи, – великодушно махнул рукой дядечка, – мн снпрч врзцы прс пстрс пкрть фслщы рс!

Я перестал сдерживать рвущийся на волю смех, в котором явственно стали слышны истерические нотки, и сохнутовский работник встревоженно вскинул голову, по-прежнему избегая встречаться со мной взглядом.

– Простите, – с трудом выдавил я из себя, – простите еще раз, но я не понимаю… ах-ха-ха… у-ф-ф, не понимаю ни слова из того, что вы говорите.

Дядечка хлопнул себя по лбу и сам рассмеялся.

– Видите ли, – задушевно сказал он, зачем-то растягивая слова и обращаясь к моему левому локтю, – дело в том, что с детства у меня есть такой дефект: моя речь не поспевает за ходом моих мыслей, и потому я с младых, как говорится, ногтей говорю, чисто механически отбрасывая все гласные и даже некоторые согласные, если уж начистоту. На рефлекторном уровне мне кажется, что так быстрее, но из-за этого… – Он виновато улыбнулся. – Мои все давно привыкли, но на незнакомых людей эта, так сказать, особенность действует…

– Просто действует, – подхватил я: мужик мне начал нравится.

– Ну, да, – отозвался он, – особенно когда я забываю следить за собой. Ладно, извините, мне надо встретить остальных, подождите вот возле меня, пожалуйста!

– Да, конечно, а как вам… то есть вас зовут?

– Ой, а я не представился? – Дядечка протянул правую руку, а левой указал на огромный бейдж, полускрытый пиджаком и кокетливо висящий на розовом шнурке. – Игаль Иванов, очень приятно, а сейчас извините меня…

Он очень вовремя отвернулся, потому что мне было бы стыдно, если бы этот добрейший человек увидел, как меня вновь трясет от хохота: нелепое сочетание израильского варианта имени «Игорь» и самой русской из отечественных фамилий могло добить кого угодно. Особенно в такой стрессовой ситуации, как переезд в другую страну на постоянное место жительства.

Имя свое, конечно, в Израиле меняют многие, я читал об этом, еще когда готовился к поездке, но был уверен, что люди, которые решаются на это, принимают какие-то меры, чтобы новообретенное имя и старая фамилия хоть как-то сочетались. Услужливая фантазия подсунула новое сочетание, потом еще, и я принялся со вкусом (все равно делать было нечего) перебирать варианты возможных нелепостей, ориентируясь в израильских именах в основном по местным президентам и премьер-министрам, некоторое количество которых мне запомнилось, при прочтении современной, весьма поучительной для некоторых государств истории государства Израиль, и иногда газет (не находя в последних ни слова правды – кроме имен разве что). Хаим Петров, Ицхак Кузнецов и Беньямин Алексеев вызвали у меня улыбку, Моше Рыбников заставил хихикнуть и отойти в сторонку от моего попрыгунчика, а представив себе окладистую бороду Эхуда Сидорова, я фыркнул так громко, что стоявшая рядом благообразная пожилая еврейская чета отодвинулась, опасливо покосившись на мои черные громоздкие сапоги (я же не виноват, что вылетал в +1, а попал в +20!). При этом бабуля, сразу утратив значительную часть своей благообразности, на весь аэропорт сообщила на настоящем одесском: