Ана Мелия - Наливай и читай. Сборник душевных историй и напитков

Домой ехала на том же поезде, под те же крики уже успевших прилично набраться пассажиров, глядела в окно, покрытое мутным слоем льда, и думала, что больше никогда в эти края не вернется. Ошибалась.

Жить стали с ее родителями, к счастью, трехкомнатная квартира позволяла. Дети пошли в сад, Кристина устроилась в магазин украшений, продавала она легко, клиенты к ней тянулись, и начальство, благодаря этому, закрывало глаза на постоянные больничные и отгулы. Детки болели по очереди: то ли смена климата сказалась, то ли тоже переживали, по-своему, по-детски.

Есть Кристина не могла и не хотела, поэтому на ней разом растаяли лишние килограммы. Она вернулась в свою прежнюю форму и снова выглядела как двадцатилетняя девушка, с той лишь разницей, что неуловимая грусть вплелась в ее волосы, застыла на ресницах, впечаталась в морщинки у глаз. Мужчины тут же стали звать симпатичную продавщицу на кофе, она даже с кем-то ходила, но ощущение, что способность кого-то полюбить была утрачена безвозвратно, через полгода превратилось в уверенность.

Внешне она давно пришла в себя. Ходила на концерты, свидания, выкраивала из крошечной зарплаты деньги на наряды, обожала своих девочек и возилась с ними каждую свободную минуту. Прошел год, потом другой, жизнь взяла свое: кто-то из поклонников оказался слишком упертым, и крепость пала. Она научилась отключаться, глушить боль воспоминаний новыми эмоциями – да, не такими, как прежде, но разве она вообще хочет как прежде? Разве готова она еще раз пережить эту сумасшедшую любовь и то, что после нее остается, – ожог всего тела и души? Кристина сама не знала ответа, но это было и неважно – ни один из мужчин не вызывал в ней подобных чувств.

Прошло еще пару лет, на тот момент у нее был постоянный мужчина, который помогал с деньгами и детьми, и, убеждала она себя, это был лучший вариант из возможных. Они вместе отмечали праздники, ездили в гости – почти семья, почти муж и жена, только в этом «почти» она прятала то, в чем даже самой себе боялась признаться.

Она любила Рому. Боль утихла – при правильном подборе обезболивающих с ней можно было ужиться, но любовь – она не лечится. Память замахнулась на автономию и без какого-либо согласия подкидывала картинки из прошлой жизни. Кристина уворачивалась изо всех сил, но ночами, когда все спали, прокрадывалась на кухню, заваривала чай и тихо включала радио. Голос из динамиков все так же читал чужие сообщения, но она их не слушала. Она снова оказывалась там, в их квартире, в теплой постели, откуда выбираться было настоящим мучением, она слышала его голос и смотрела в его голубые глаза. И все, что было у нее сейчас, переставало существовать. Махни ей, мол, бросай все, беги сюда, она тут же бросилась бы, не думая…

Встречать Новый год решили у родственников. Собрались большой семьей, Кристина пригласила своего мужчину, подросшие дети скакали вокруг елки в ожидании подарков, а кто-то из многочисленной родни в шутку сказал:

– Теперь загадываем желания!

Все расселись за столом и стали писать на маленьких клочках бумаги самое сокровенное, и только двоюродный брат бегал с камерой и снимал «для истории». Все написали, сожгли, бросили в кислое шампанское, одним махом выпили. Кристина обожгла пальцы и поперхнулась первым же глотком, но допила до дна.

Потом были танцы, песни за столом, под утро все расползлись по комнатам, чтобы ближе к обеду снова стянуться к праздничному столу и снова есть и пить, правда, на этот раз медленно и ленно, словно в замедленном режиме съемки. Тут же смотрели вчерашние записи, все ждали момента, когда один из родственников полез на стул говорить тост и рухнул на пол, прихватив с собой миску с оливье. Кристина вышла из комнаты, а когда зашла, удивилась, как-то тихо стало и все смотрят на нее. Мужчина ее встал и вышел покурить, а тетки тут же рассказали, что, когда на экране показалась Кристина, пишущая свое желание, брат поставил на паузу и приблизил, да так отчетливо, что все сразу прочли: «Я хочу, чтобы Рома вернулся ко мне».

Кристина промолчала, допив что-то налитое в стакан, и тоже вышла. Не за мужчиной, на него она даже не взглянула. Вышла пройтись и побыть одной. Потому что все это было ненастоящим, и сейчас было настолько же заметно, как и написанное ею желание на стоп-кадре.

Ее мама, переживающая все эти годы за дочку, тоже отошла от пьяного стола. Пошла к телефону и стала кому-то звонить. А спустя пару дней сказала Кристине: