Аля Карамель - Гоэн

Девочка любила каждую минуту деревенского летнего дня. Она просыпалась под мерное звяканье ложки о края алюминиевой кастрюльки: на кухне, отделённой от единственной комнаты тонкой перегородкой, мама помешивала кашу на плите. Она засыпала под разговоры мамы и тёти Нины, под тоскливый писк несытых комаров, ощущая, как гудят набегавшиеся по некошеной траве ноги. Удивительное дело: с годами и селяне стали относится к дачницам как к хозяйкам дома, а не как к бедным родственницам, кем они на самом деле являлись. Да и сама Таня привыкла так думать. Почтальон передавал с пастухами письма и телеграммы «в дом Будаевых», чтобы не ездить на велосипеде самому. Так и стали его назвать – дом Будаевых.

В девяносто седьмом умерла соседка справа, старенькая дачница Антонина. Умерла она в городе, вдали от соседских глаз. Об этом Будаевы узнали от её родственников, живущих в соседнем селе, когда те вдруг явились, увезли газовые баллоны и законсервировали на зиму её дачное хозяйство. А весной девяносто восьмого дочь Антонины объявила, что продаёт дом матери вместе со всеми тридцатью сотками земли, фруктовым садом, ягодными кустами, прудом – короче, всем, что есть на участке. На майские праздники в доме появился новый хозяин Аркадий – «челнок», разбогатевший на перевозке одежды из Турции – и с энтузиазмом взялся обустраивать и своё хозяйство, и деревню в целом. Он пробурил скважину и установил колонку прямо в деревне, провел телефонную линию, повесил спутниковые «тарелки»: зимой селянам было нечем заняться, и десятки телеканалов на выбор – это спасение от скуки.

Из чувства добрососедства Аркадий отправил свою бригаду на участок Будаевым. Хозяйство преобразилось! Поставили новую баньку, да не из двух традиционных помещений, а из трёх – предбанник, моечная и парилка, с тем, чтобы сохранить пар чистым от мыла и моющих средств. Перебрали фундамент и подняли дом, поменяли крышу, переложили печку и трубу, построили новую террасу, обнесли участок новым забором – всего, что было сделано по дому и по участку Аркадьевой бригадой, и не упомнишь. Здесь, в деревенском доме, уже по-настоящему похожем на дачу, Татьяна с удовольствием проводила всё выдававшееся свободное время. Сюда же убегала «всё обдумать», когда нужно было принять важное решение… Здесь пряталась сама от себя, здесь искала помощи и совета… У каждого человека должен быть такой уголок, такая «норка», куда можно убежать, затаиться, чтобы собраться с мыслями, отдохнуть душой и телом. Как ни менялась её жизнь, как ни сменялись одни заботы другими, казалось, здесь всё остаётся неизменным…

…Спустя годы она пересматривала деревенские фотографии и радовалась, и благодарила юную себя за то, что сфотографировала всё это: гроздь калины под забором; крапиву у облупившегося ящика с газовыми баллонами, замок от которого насквозь проржавел, а ключ – давно утрачен; осевшую кладку с раскрошившейся белёсой глиной; лопнувшие от спелости вишни, валяющиеся в траве, и ос над ними; рыжие настурции и бордовые флоксы. Такая нежность, такая полюбленность льётся из каждого кадра: камень, нагретый на солнце; перевёрнутые вымытые банки на штакетнике; тряпка сюзюлёвого цвета, некогда бывшая маминой юбкой, держась за которую Таня училась ходить; алюминиевый ковшик в двадцатилитровом молочном бидоне с родниковой водой; колобашка для воды, у которой нерадивый соседский работник Ванька оторвал ручку при поднятии канистры из родника, в чём не признаётся. Вот они, старухи – баба Валя, баба Надя, баба Маруся – нарядные, плоть от плоти этой земли и ещё не лёгшие в эту же землю. Вот коровы – все одной масти, тёмно-коричневые, почти чёрные, с белыми мордами. Вот просто дорожная пыль, не прибитая грибным дождём только потому, что её укрыли лопухи размером с человеческий рост. Если бы Таня стала писательницей или художницей, она бы запечатлела всё это – и дождь, и пыль, и лопухи – в каком-нибудь бессмертном произведении. А пока она бережно хранила их – нет, даже не в памяти, а на уровне ощущений – в своём сердце.

Отсидев полтора часа в очереди к педиатру за справкой для детского сада, мама пятилетней Леры торопилась покинуть поликлинику. Обдумывая, получится ли заскочить за продуктами до наступления обеда в магазине, она волокла дочку за руку по больничному коридору и рассеянно отвечала на её вопросы. Мимо девочки проплывали таблички на кабинетах: ЛОР, окулист, не-вро-па-то-лог, главврач, регистратура… Юрист?