Больше всех от этого страдала Полина, она никак не могла похудеть. Сколько не пыталась себя ограничивать, постоянно срывалась. Упитанный Юрик себя не ограничивал, но от переедания у него бывал понос. А Дашка из-за вредного характера требовала пиццы и бургеров, и каждый раз убеждалась, что они проигрывают маминым пирожкам и котлетам.
Кондрашова тоже работала в мамином институте, только уборщицей. Она делилась с мамой моющими средствами и сплетнями. Однажды Кондрашова сказала, что из института ушел какой-то профессор Хитрук, и посмотрела на меня. Мама тоже посмотрела на меня, вздохнула: «Ну, и наплевать…» Она казалась спокойной, но после этого у нее почему-то пропало молоко. Меня перевели на всякие порошки из пакетов. Они мне не нравились. Хотелось нормальной взрослой еды, но мне было не положено. Через несколько дней мама сказала: «Ну, и мне нечего ловить в этом гребаном институте. Больше туда не вернусь. Надо искать работу…»
Но работа нашлась сама у маминой знакомой акушерки тёти Нади. Нужно было приготовить еду на поминки. Кондрашова согласилась помочь. «А Сашку-Таракашку куда?» – забеспокоилась мама. «С собой возьмем, он спокойный…»
Люльку со мной отнесли в квартиру тёти Нади, где никого пока не было, и поставили на кресло возле стола. Мама и Кондрашова ушли на кухню готовить, а я огляделся. Хотелось понять, что за поминки такие. Через всю комнату тянулся стол со стопками тарелок и рюмок. Два зеркала почему-то были завешаны простынями. На тумбочке стояла фотография морщинистого мужчины с черной полосой на уголке. В общем, ничего интересного.
С кухни потянулись вкусные запахи. В животе заурчало. Я уже подумывал заорать голодным криком, но в комнату вошла мама со стопкой свежеиспеченных блинов.
– Потерпи Сашуля-Таракашуля, скоро покормлю. Зашиваемся. Сейчас все с кладбища вернуться…
Мама оставила тарелку с блинами на столе и умчалась на кухню. Блины стояли совсем рядом, они были такие аппетитные, что я не мог больше терпеть. Приподнялся на коленках, потянулся, схватил один блинчик и попробовал. Он был такой душистый, мягкий, маслянистый, что я не заметил, как его проглотил. Я потянулся за вторым. Было так вкусно, что я вовремя не среагировал на шум в коридоре. В комнату заглянула акушерка тётя Надя в чёрном платье и чёрной косынке. Она пронзительно вскрикнула.
– Смотрите! Смотрите!
Я шлёпнулся в люльку, быстро заглотал остатки блина и притворился спящим. В комнату набежала куча народа. Видимо, это были «все с кладбища». И мама вместе со всеми.
– Что случилось? – спросили сразу несколько голосов.
– Он, он… стащил со стола блин и сожрал!.. Я видела, видела!.. – в ужасе твердила акушерка тётя Надя.
Все начали её успокаивать. Говорили, что не может быть, ей показалось, ведь я ещё младенец. Что у неё разыгрались какие-то нервы, от какого-то стресса, из-за какого-то покойного свёкра.
– Не показалось мне! В рот засунул и жевал…
– Надь, у него зубов нет, – примирительно сказала мама.
Зубы у меня были, только об этом ещё никто не знал. Я поплотнее сжал губы.
– Всё у него есть. Вон вся морда от блинов масляная!
– Это слюни…
Мама провела мне по лицу полотенцем. Я закряхтел и захныкал.
– Т-с-с… – сказала мама.
– Нет, он не такой, как все! Не от мира сего! – не унималась тетя Надя. – Ты кого родила вообще?
– Надь, отстань от ребёнка! – не выдержала мама.
В общем, они поругались. Я заорал. Нам пришлось уйти. Но приготовленная еда всем понравилось, и маму стали приглашать готовить на поминки, иногда даже на свадьбы.
Я был не только спокойный, но и осторожный ребенок. И мне бы в голову не пришло сунуть шпильку в розетку или стащить со стола чайник с кипятком вместе со скатертью. И уж тем более попробовать на зуб пластилин или мыло, хотя Юрик мне неоднократно предлагал.
Иногда Юрик подкрадывался и тряс у меня перед лицом погремушкой. Я морщился и хныкал. Его, похоже, это веселило. Я ненавидел погремушки. Бессмысленная вещь, не способствует развитию. Другое дело буквы и цифры. Из них можно сложить целый мир.
Читать я научился где-то в полгода. Опять же из-за Юрика. Его начали готовить к школе. Целыми днями к нему приставали: «А это какая буква? А это какая?..» Юрик молчал или отвечал невпопад. А еле терпел, чтобы не заорать: «Как можно быть таким тупым!..» Скоро я понял, что Юрик не такой уж тупой, а скорее хитрый. Он добился того, чтобы за правильные ответы, ему давали что-то вкусненькое или разрешали поиграть на планшете.
Читать дальше