Александра Куликова - Петров. Повесть

– А вообще… Мы ведь никогда не узнаем, что там, за чертой, пока сами не испустим дух. Лишь тогда и только тогда, хотя тебе уже будет все равно, ты узнаешь, кто оказался прав – верующий в бессмертие души или отрицающий его. Ведь оттуда не возвращаются… Если и правда ничего нет, то ты даже и подумать об этом не сможешь, а не то чтобы усмехнуться. А если всё-таки… бред, конечно… Но если вдруг, на одну сотую доли секунды предположить, что там что-то есть? И ты стоишь и ничего не сможешь уже доказать или оправдать, а перед тобой тот, кого ты всю жизнь считал несуществующим… и вся твоя жизнь как на ладони… и… ему решать… Что тогда?

4

Павел пришел домой очень уставшим. После смерти Евграфыча прошло уже два месяца, и жизнь потихоньку начала возвращаться к привычному ритму. Даже на замену Валентину Евграфычу нашли молодого преподавателя, который вполне справлялся с возложенными на него обязательствами, во всяком случае, очень старался. Однако голова Пашки явно отказывалась следовать этому замечательному примеру – пропущенный материал и новые знания кое-как укладывались в голову юноши, то и дело куда-то пропадая и проявляясь в виде солидных «водоразделов», в которых Пашка «плавал» на отработках и семинарах. Впрочем, Андрей Евгеньевич Кораблев оказался очень понимающим человеком и терпеливо ждал, когда Павел придет в себя.

А прийти в себя ему было очень нужно. Рассеянность Пашки мешала ему не только учиться, но и спать, есть и даже делать домашние дела – в ванной комнате уже выросла целая гора грязных вещей, в которых то и дело пропадал его кот.

И вот в очередной раз из ванной раздалось жалобное мяуканье. Павел пошел на звук и вскоре извлёк из-под завалов рыжий комок шерсти, гордо звавшийся Чебуреком, или сокращенно Че. Наглая зеленоглазая морда, удостоив хозяина лишь мимолетного взгляда, проворно вскочила на спинку кресла и начала устраиваться поудобней на чёрном вельветовом пиджаке Пашки.

– А ну брысь! Чистить потом после тебя ещё.

– Муррмязь! – проворчал Че.

– Ишь ты, умник! Сам знаю, что грязь развел. Сил нет прибираться, – кот недовольно зашипел. – Но если ты настаиваешь…

Павел достал из опустевшего шкафа вешалку и стащил со спинки кресла пиджак. Почувствовав тяжесть в правом внутреннем кармане, Пашка сразу засунул туда руку и к своему удивлению вынул оттуда свёрток из пергаментной бумаги. И тут он вспомнил. Именно этот свёрток и сунула ему в дверях Екатерина Евграфовна, сестра его любимого преподавателя, на поминках. Павел опустился в кресло и принялся разглядывать свёрток. Перехваченный резинками, он представлял собой цилиндр из чего-то твёрдого. Сердце юноши дрогнуло, и он снова почувствовал боль и приступ удушья – ровно посередине к пергаменту был прикреплен маленький кусок белой бумаги, на котором столь знакомым ему мелким почерком было написано: «Петрову». Юноша тяжело вздохнул и ощупал свёрток сверху – его пальцы ощупали под слоем пергамента неровности, похожие на страницы. Что бы это могло быть? Рукопись? Или что-то другое?

В памяти Павла вспылил обрывки его последнего разговора с Евграфычем. Старик говорил об Истине и Вере. Неужели философ оставил ему Евангелие? И что он будет с ним делать? Что он там найдёт? Что он хочет там найти?

Пашка закусил губу и отложил свёрток. Прежде, чем вскрыть его, он должен был уяснить для себя готов ли… И он знал, кто поможет ему в этом разобраться.

Маленькая церквушка, в которой служил отец Алексий, оказалась в тридцати минутах торопливой ходьбы от дома, в котором когда-то жил Евграфыч. Часы показывали 14.00, и Пашка не надеялся встретить священника в церкви. Преодолев себя и вступив за ограду, юноша усилием воли заставил себя подойти к церковной двери. «Ну… два часа дня… вряд ли кто там будет из прихожан», – успокоил себя Павел и потянул ручку.

Его удивлению не было предела. В церкви во всю кипела работа. Щупленькая блондинка в джинсах, обёрнутых до колена платком, с усердием скребла пол, то и дело протирая скребок салфеткой. Женщина средних лет в цветастом платке кисточкой протирала подсвечники. Ещё две разбирали и ставили по вазам цветы. Согбенная старушка в пуховом платке вокруг поясницы, встав на скамеечку, протирала иконы и подливала в лампады масло. С лестницы на второй этаж спустилась миловидная женщина лет 45, держа в руке ведро и швабру. Увидев Павла, она приветливо улыбнулась ему и с сожалением сказала:

– Юноша! Вы бы пришли на часок пораньше, мы просто почти закончили уже.