Стас Серов - Под Полярной звездой. Роман-шкатулка

Но юность тем и замечательна, что всё в ней необычайно ярко, пышно, сильно, быстро. И уже наутро девочка, как обычно, беззаботно веселилась, секретничала со снегирями, делилась с ними мечтами о том, как уже совсем скоро прекрасный и честный, сильный и добрый принц явится в Заснеженное Королевство и, конечно же, с первого взгляда, до безумия влюбится в неё и заберёт с собой в своё сказочное царство, где они будут любить друг друга, родят двадцать шесть детей и всё у них будет… Снегири радостно порхали вокруг и тоже возбуждённые этими мечтами, щебетали без умолку, садились девочке на плечи, пели свои задорные песни и ласкались о её румяные щёчки.

И в эти дни оттепели молодая кровь бурлила, наполняла сердце радостью, любовью ко всему живому, жаждой жизни, жаждой дарить любовь, а вместе с нею и саму жизнь, такую прекрасную, бесконечную жизнь.

Затем совсем уже раззадоренная трелями красногрудых певцов и своими собственными грёзами, она, пока взрослые олени, лёжа на поляне, жевали мёрзлый мох, азартно, словно ребёнок, врывалась в снежную битву с ретивыми телятами. Уже скоро руки болели от холода, но горячее счастье переполняло сердце и снежные снаряды продолжали лететь в отбрыкивавшихся оленят. А когда окоченевшими руками становилось уже совсем невозможно лепить снежки, наша юная воительница, не желая уступать, начинала мило кривляться, подражая озорному и нелепому блеянью телят, и в эти мгновения даже тонконогие, ещё не потерявшие свой жёлтый пушок, телята казались более взрослыми. Девочка, озорно, от сердца смеялась, дурачилась, гонялась за телятами, щекотала их. А взрослые олени всё так же равнодушно продолжали жевать свою жвачку, безучастно наблюдали за тем, как отчаянно детство проживало свои последние дни.

Дети не знают жалости к мечтам, они мечтают небрежно, не потому что жестокие, – просто не умеют взять зёрнышко своего желания и аккуратно, заботливо орошая и согревая его любовью, прорастить из него росточек настоящей мечты. Наша юная озорница уже научилась этому искусству: она видела в каждой льдинке чудо, в каждом рассвете рождение мира, в каждом, даже самом сером камушке, – жизнь, а в каждом закате предвестие нового рассвета. Но она ещё не научилась верить в мечты, и они оставались не высаженными из нежной теплицы её души в открытый грунт навстречу метели, которая страшна, но необходима.

В особенно морозные дни девочка не ходила в гости к своим красногрудым друзьям и не играла с телятами, а до вечера, сидя на широком подоконнике, пряла, так печально глядела в окно, словно бы едва сдерживала желание выйти, не обременяя себя одеждой в мороз и подставить его обжигающим поцелуям щёчки, и руки, и всё тело, и душу, – и больше никогда не возвращаться под, до тошноты, уютный навес бревенчатой избы.

Веретено, в умелых руках, не останавливаясь, плясало гипнотический танец, увлекая за собой из кудели нить в бесконечный хоровод. А рукодельница, зачарованная своей же ловкой и плавной работой, думала о суженом муже, которого она ещё не знает, который теперь совсем не виделся ей сказочным принцем из волшебного царства, а был обычным парнем, но которого она будет любить даже сильнее, чем любила бы самого красивого из принцев. Для которого она так заботливо и старательно готовит себя и приданое. Думала о том, как они будут любить друг друга, своих детей, и всё у них будет ладно. Как счастливы будут они. Как преданно она, что бы ни случилось, будет его ждать. Она работала и без конца думала – будет.

Подобные напевам древнего заговора, снова и снова, словно бы увлекаемые из кудели нити, наматывались и закольцовывались на парящее в воздухе веретено, её мысли. Они пёстрые, как наряды качающихся танцовщиц, всё быстрее неслись в пьяном хороводе, одна сменяя другую: о том, как выйдет замуж, как они будут любить, о детях, как они будут похожи на своего отца, о приданом, которое она себе сделает, и её непременно оценят, похвалят, что она такая рукодельница, такая умница, такая старательная, такая… В эти моменты ей отчаянно хотелось себя, любимую, украшать. И снова возвращалась к мыслям о будущем муже, о детях, о счастливой жизни… Она трудилась и радовалась, представляя те платья и украшения, которые себе сделает, и от этого начинала работать ещё усерднее, ещё старательнее.

Но так же, как нить пряжи, которая от чрезмерного старания пряхи утончается и рвётся, так и мысли, если их слишком усердно лелеять, истончаются. И чем больше витков стягивалось вокруг веретена, тем быстрее нёсся уже не пёстрый, а выцветший хоровод её фантазий, тем тяжелее становилось на душе. И как только веретено всё же прекращало свой, казавшийся бесконечным танец, в груди девочки возникал страх, что без приданого её не возьмут замуж, и он, увидев её несовершенный наряд, не полюбит, а только посмеётся. И тогда этот воображаемый будущий муж причинял своим равнодушием столько страдания, что даже исколотые за шитьём свадебного платья пальцы, казалось, своей болью утешали её.