Виктория Смирнова - Ген Любви

Сразу после обнаружения тетрадки я решила поговорить с родными.

– Пап, ты знаешь о том, что именно передается по наследству в семьи Лурье? – спросила я его за завтраком.

Он не ожидал моего вопроса и замер с чашкой в руках, а потом перевел взгляд на маму, явно прося у нее помощи.

– Господи, Полина, – мама отложила вилку и удивленно взглянула на меня, – ну хоть ты не верь в эти бредни, которые рассказывала тебе бабушка. – Она закатила глаза к потолку, сложила ладони вместе, прося у кого-то прощения. – Царствие небесное Софье Михайловне, но поверь, это какая-то придуманная семейная история о тайне, которую следует передавать из поколения в поколение. И спасибо, что ты у меня родилась, иначе бы мне передали секрет, в который я не верю.

Я не придала значения маминым словам и снова вопросительно взглянула на папу.

– Понимаешь… – Папа поправил очки на переносице. – Я никогда не был посвящен в эту тайну. Почему-то ее передавали только женщинам. – Он заморгал, смотря на меня. – Я помню тебя маленькой девочкой и все никак не могу привыкнуть, что ты уже взрослая. Со своей жизненной позицией. Но я хочу посоветовать тебе – поверь и прими просьбу бабушки. Я понимаю твои чувства к живописи, но…

– Пап, – перебила я, – я не ожидаю какого-то вселенского понимания ситуации. Ты мне просто ответь на вопрос – ты веришь в семейное завещание?

– Верю ли я? Может, оно и было когда-то важным, но в наш век технического прогресса, боюсь, оно перестало быть актуальным. А бабушка тебе что-то передала? – поинтересовался он у меня.

– Нет, – соврала я, сама не понимая почему, – только рассказала, что была тайна и ее передавали по женской линии, а так как рождались сыновья, то это касалось только их жен.

Папа прищурился, и легкая улыбка заиграла на его губах. Он понял, что я его обманула, а я поняла, что он все понял. И это знание внезапно сблизило нас. Я решила, что обязательно вернусь к этой теме, когда представится случай.

– Вот и славно, что она ничего не передала, – встряла мама и стала размешивать сахар в чашке, – не думаю, что вообще стоит забивать голову разной чепухой о своих предках.

– Все, на чем очень настаивала моя мать, – с серьезным видом добавил отец, – чтобы Полина училась в Стэнфорде.

– Это уж точно никак не связанно с семейным завещанием, или что там было в вашей семье. Что они вообще могли знать про университет в те времена? – с раздражением спросила мама. Разговор явно стал ее утомлять. – Но Стэнфорд подходит, мы как раз недалеко работаем и живем. Это удобно для всей семьи.

– Может, и нет… – Папа заметил, что я выжидающе смотрю на него. – Мы смогли уехать, заработать деньги для того, чтобы оплатить учебу Полины… – Он снова взглянул на маму. – Тебе не кажется это совпадением?

– Андрей, не говори глупостей! – вспылила мама. – У тебя прекрасная родня, я никогда и ничего не имела против твоих родителей, но эти странные условия, нашептывания, передача секретов… Мне, честно, уже надоело говорить об этом.

Дальше мы продолжили завтракать в тишине, каждый погрузился в свои мысли. Но каким-то внутренним чутьем я понимала, что каждый из нас в эту минуту вспомнил бабушку.

С самого детства мы мечтаем стать кем-то: пожарными, космонавтами, актерами, музыкантами. Мы растем, тянемся все выше и выше. Сначала нас отправляют в детский сад, потом в школу. Все эти годы мы идем проторенной дорожкой, будто с рюкзаком за спиной: нас заставляют менять обувь, поднимать правильно руку, отвечать стоя, учат, как правильно думать и что говорить. И вот, кажется, в нас вбили знания и пора собственным умом решать, что делать, но и тут кроется подвох. То оценки не те, то денег не хватает, и большинство решений за нас снова принимают взрослые. А мы со школьными друзьями, взявшись за руки, стоим и понимаем, что скоро нас раскидает по белу свету.

А потом сразу началась пора забот. Сначала тест по английскому в Стэнфорде, затем пришлось собрать кучу бумаг для поступления. Одновременно надо было решить проблемы, связанные с квартирой и продажей дачи. Папа улетел, чтобы начать оформление меня в университет. Единственное, что не менялось, это ежедневный вечерний ритуал. Каждый раз перед сном я доставала свой рисунок из сна, смотрела на него, и в груди у меня разливалось приятное тепло. Я влюбилась в эту руку и ничего не могла с этим поделать.

Прощание с подругами было тяжелым. Но мы надеялись, что встретимся, если не на зимних каникулах, то на летних – обязательно. Наша дружба, которая началась еще до школы, была настолько крепкой, что никакое расстояние и разлука не могли повлиять на нее.