Андрей Щупов - Дерево на твоем окне

– Вы меня, конечно, извините, – пробормотал я, – но это явные блатари. По-моему, они имеют на вас виды.

– И что? – Мила испуганно приоткрыла сухо накрашенный ротик, и я явственно разглядел паутинку складок на ее лице. То ли она много плакала в жизни, то ли наоборот – столь же много улыбалась.

– Ничего. Просто будьте осторожнее.

– А вы сами-то кто такой?

– Пассажир. Обыкновенный пассажир, – я неловко улыбнулся и вновь осознал, что у горбоносого это выходило гораздо естественнее. Воистину мимическая гимнастика – непростая наука!

– Ну, и зачем сюда пересели? Это место занято.

– Знаю. Потому и пересел.

– Зачем?

– Да вот, наблюдал за вами. Ммм… Сочувствовал.

– А чего мне сочувствовать? – Мила немедленно ощетинилась. – У меня все хорошо!

Я сконфузился. Попытка оказалась неудачной, дамочка меня явно не восприняла и не услышала.

– Что ж, извините еще раз…

Я возвратился на место и успел вовремя. Курильщики как раз покидали тамбур. Уже через пару мгновений я услышал возбужденный голос горбоносого:

– Короче, так: мы с Сержиком обсудили все, и я ему прямо сказал: Милке надо помочь. Скажи, Сержик!.. Видишь – кивает. Такой же, как ты кивальщик… Чего смеешься? Я правду говорю. Так ему и сказал: пусть я не поеду в родной Соликамск, но Милке помогу. Сержик знает: мое слово – гранит! – как бы нечаянно горбоносый вынул из кармана военный билет, рассеянно покрутил в руках. Глядя на него, я поймал себя на мысли, что наличие подобного документа поневоле вызывает уважение. Еще один устаревший стереотип: военные не лгут, значит, им можно и нужно доверять…

– Так что, Мил, не волнуйся. Поможем перевестись в наш мебельный и с жильем устроим все в лучшем виде. У нас там как раз имеется свободная квартирка. Соседка Клава сдает. Две комнаты, третий этаж. И что важно – женщина славная. Шепну ей словечко – снимешь за малые деньги…

Слово «деньги» в устах горбоносого прозвучало особенно завораживающе. Более привычно было бы услышать «бабки», «капуста» или «лавэ». А интеллигентное «деньги» почти резало слух. Я заметил, что монологу говоруна внимают и другие пассажиры. Скорее всего, это тоже было элементом гипноза. Слушать языкастого пассажира было необъяснимо приятно, и, безусловно, этот тип умел внушать доверие. В нем угадывалась некая надежная прочность – та самая, которой так не достает женщинам. Очень скоро проявление искомой «прочности» нам пришлось пронаблюдать воочию.

Неподалеку от нас молодой парень спортивной наружности без конца играл в электронную игрушку. Смартфон, пи-эс-пи или что-то из той же серии. Так или иначе, но каждые пять секунд со стороны игруна долетал победный перезвон бубенцов. Это нервировало, и в определенный момент горбоносый решительно поднялся. Дернувшемуся Сержику незаметно кивнул, то ли успокаивал, то ли напротив подготавливал к предстоящей акции, сам же неспешно приблизился к парню.

– Можно отвлечь, родной?

Спортсмен поднял голову, прыщавое и широкоскулое лицо его отразило недоумение. Родным его явно не называли с момента рождения. Даже родственники и даже знакомые девушки. Но горбоносый на этом не успокоился.

– Вот смотри, – движением фокусника он вынул из кармана пиджака расписанную под хохлому зажигалку, щелкнул металлическим клапаном. – Нажимаю вот так пальчиком, – начинает играть. А если тут придавить, то огонек получается уже без музыки. Прикидываешь, к чему веду?

Спортсмен покачал головой.

– Я это к тому, родной, – горбоносый терпеливо улыбнулся, – что нельзя без конца терроризировать слух граждан. В твоей балалайке тоже ведь можно, наверное, отключать музыку? Вот и отключи, сделай милость.

Все было сказано предельно вежливо и доходчиво. Не добавляя более ни слова, горбоносый вернулся на место. Он победил и знал это. Во всяком случае, музыки мы больше не слышали, – крепыш все понял правильно. Горбоносый же, закрепляя победу, протянул свою необычную зажигалку соседке.

– Это тебе, Мил, дарю на долгую память.

– Зачем же? Я не курю.

– Знаю. Только это вроде талисмана. На счастье. Будешь выщелкивать огонек, меня вспоминать…

В голосе горбоносого прозвучала патетическая грусть, и мне стало не по себе. В сером этом коршуне явно дремал неслабый актер! Чуть помешкав, я поднялся и вышел в тамбур. Прикрыв за собой дверь, бессмысленно уставился в окно. Я тоже никогда не курил и теперь сожалел об этом. Занять себя было абсолютно нечем, и никакие мысли в голову не шли. Я даже не знал, о чем сейчас думаю – и думаю ли вообще. Вполне возможно, это был еще один миф, уверяющий нас в том, что люди способны думать. Иначе, зачем бы им убивать время всевозможными ребусами, кроссвордами и сериалами? Добавьте к этому алкоголь, компьютерные игры, сигареты – и картина безысходности станет вполне законченной. Кажется, еще Шопенгауэр определял курение, как суррогат мысли. Дескать, очередное подобие сахарозаменителя. Впрочем, в его век сахарозаменителей еще не создали. Все-таки были на планете неплохие времена – дремучие, чистые, без силикона и консервантов. И отношения выясняли не в судах, а на частных ристалищах. С помощью шпаг, мечей и револьверов. Спорные времена, непростые, но в нашем цивилизованном веке нашлось бы множество людей, что не отказались бы жить в те блаженные годы.