Вадим Голубев - Стукач. Роман

– Где эта пенсия? – думал про себя Колька. – Деду моему, как бывшему волостному писарю, при царизме пенсию платили, а Советская власть ее отменила. Пришлось отцу с дядей Агафоном деда с бабкой кормить, пока те не умерли. В колхозе вдвое больше приходится работать. Трудодни год от года становятся все жиже. Поэтому придет мужик с колхозного поля и до темноты вкалывает на своем приусадебном участке. Ну а какой отпуск? Кто во время посевной или уборочной отпустит в санаторий. Да и слова мы такого в нашем Дубасово не слышали! Рассказывал дед про крепостное право – тоже и в колхозе. Только вместо управителя барским имением – председатель. Управитель хоть грамотным был, соображал. А у нас? Что наш председатель – бывший работяга в сельском труде соображает? А члены правления? Воевал в Гражданскую, вот и выбрали. Больше ничего в них выдающегося нет! Да не добровольно на фронт пошли, а клювом щелкнули, вовремя в степь не смотались – загребла их прибывшая из Керенска мобилизационная команда. Теперь, вроде как герои, начальство! Вся эта чудь белоглазая – эстонцы с латышами, ох с колхозами нахлебается! Ох, потом умоется, а кровью похаркает! Ну, да их выбор! Никто дураков не заставлял! Неужели им не говорили, что крестьян, не желавших идти в колхозы, сослали в Сибирь? Что церкви закрывают, а попов сажают? Да и не только попов… Вон, директора нашей школы-пятилетки забрали. Английским шпионом оказался. Какие интересы у Англии в нашем захолустье? Нужно ей в убогое село, где ничего кроме колхоза нет, лазутчика засылать?

С такими мыслями Колька уходил с очередного политзанятия. Так и пролетело лето. Полк вернулся в военный городок. Побурела степь. Отлетели на юг птицы. Лишь ястребы продолжали кружить в небе, выслеживая грызунов, да змей, не успевших впасть в зимнюю спячку. Закончился первый год службы Николая. Осталось еще два.

Прибыл новый призыв. Много народа с Кавказа. Как ни старался Лифанов, как не напоминал он о договоренности, в роту прислали троих азербайджанцев. Хоть ни их предки, ни тем более они сами не сделали ничего плохого родне старшины, загремели в «штрафное» отделение Грищенко. Парни сразу заявили, что не будут возить говно, а именно убирать помещения, чистить сортиры, грузить-разгружать.

– У нас такой работой женщины занимаются! Не мужское это дело! Мы служить приехали, а не холуями работать!

Пришлось поучить «молодых», хотя подобное не было принято в тогдашних советских вооруженных силах. Крепко наваляли в туалете гордым сынам советского Закавказья всем отделением. После заставили отмывать их собственную кровь. Спесь сбили. Пошли горцы жаловаться Лифанову. Собрали имевшиеся у них деньги, поднесли старшине.

– Вы, что же, товарищи красноармейцы, предлагаете мне – младшему командиру Красной Армии взятку? – расплылся тот в гаденькой улыбке. – Будете теперь отдуваться за всех! Будете делать все, что прикажет командир отделения! Деньги оставлю на хранение. Не то вы еще кого-нибудь надумаете подкупить, а это – уголовно-наказуемое преступление! Сейчас потопаете в прачечную! Белье стирать-сушить надо!

– Деньги отдай! – протянул лапу самый крепкий азер.

Что-то залопотали остальные. Дело происходило на заднем дворе, где сушили на веревках выстиранное белье. Колька и Вася Зайцев, затаившись за углом, наблюдали за развитием событий. Один из горцев подхватил шест, поддерживавший веревки. Лифанова стали прижимать к стене, беря в полукольцо.

– Значит, насильственные действия по отношению к командиру? Еще одно уголовно-наказуемое преступление! – спокойно сказал старшина, отступив к стене, чтобы никто не смог достать его со спины.

– Целым хочешь остаться – деньги вернул! И никаких уборок! Русские пусть ходят в наряды и говно ворочают! – сказал заводила, наступая на старшину.

Внезапно он с разворота ударил Лифанова. Тот ловко увернулся, стукнул противника в солнечное сплетение. Добавил, когда тот согнулся от боли, коленом в лицо. Опрокинул на землю. Второму нанес серию боксерских ударов по корпусу. Затем мощным апперкотом свалил с ног. Увернулся от тычка шестом, словно пикой. Побежал кругами, с издевкой подвывая:

– Ой, боюсь! Ой, боюсь!

Вдруг резко развернулся, вывернул шест из рук ткнувшегося в него и потерявшего равновесие азербайджанца. Этим же шестом долбанул нападавшего по скуле. Когда парень упал, сам ткнул его, словно штыком, вытянул по спине, когда «молодой» закрутился от боли. Вытянул по очереди попытавшихся подняться ранее поверженных красноармейцев. Отходил ногами по почкам заводилу. Достал из серебряного портсигара папиросу, с наслаждением закурил.