следил он за выкладками Зенона,
как ребенок за руками фокусника.
Вот-вот откроется окно в мир,
в котором чемпион Ахиллес
не сможет догнать
самую тихоходную черепаху.
Он много раз перечитывал,
смотрел на рисунки,
чертил схемы,
понимал, что существует
какая-то логическая цепочка доказательств,
ставил мысленный эксперимент.
Представлял бородатого, въедливого и очень умного Зенона,
почти земляка Архимеда.
Вот с Архимедом никогда не было таких проблем.
Все, что он делал, можно было
представить, пощупать, сделать, взвесить, изобразить, проверить,
кого-то тут же наказать
или наградить.
А ведь, действительно, вроде Всё логично.
Ахиллес пробегает один метр,
а черепаха – десять сантиметров,
Ахиллес – десять сантиметров,
черепаха – один сантиметр.
Далее переходим на миллиметры и микроны —
Всё как бы понятно.
Мы это рисуем на бумаге,
считаем,
поднимаем голову:
Ахиллеса уже давно нет,
а черепаха до сих пор у нас под ногами.
Вот она, Наука:
сидишь за столом,
что-то пишешь и считаешь,
поднимаешь голову,
а результата нет,
ничего нет —
одна только невозмутимая черепаха.
Чем меньше были шажки,
тем меньше разница между ними.
Шаги дробились и дробились
и эта разница становилась ничтожной.
Совершенно растерянный Ахиллес
замирал на одной ноге.
Он никого никогда не догонит,
если не будет бежать,
а только изучать философию Зенона.
Александр так и не понял
ни парадокса Зенона,
ни поведения атомов и молекул,
ни судеб империй и их частей,
но сдавал экзамены и продолжал с этим жить.
К тому же в планетарии ему рассказали,
что Солнце выгорит и погаснет
через миллион или миллиард лет,
а еще раньше Земля сойдет со своей орбиты
и постепенно улетит куда-то
в холодный, мрачный, темный и мертвый космос.
Вот и возникает злосчастный вопрос
о смысле жизни:
если когда-нибудь Всё развалится,
замерзнет или сгорит,
то какой же смысл в жизни,
которая кончается смертью и после не остается
ничего?!
Если жизнь кончается,
то и смысл ее кончается.
У временной жизни временный смысл…
***
Каждое утро, опровергая Зенона,
земляне
вставали с кроватей, раскладушек, циновок
пили кофе, чай, воду,
надевали костюмы, кимоно, тоги,
бежали, шли, ехали
по России, Японии, Америке
в самолетах, машинах, рикшах,
на лошадях, верблюдах, велосипедах
в поля, офисы, цеха.
В Институт.
Задрав рясы, туники и вечерние платья,
во фраках, телогрейках и юбках
запрыгивали в кабины лифтов
гигантской многоэтажной центрифуги,
разогнавшись с утра,
неслись по этажам и кабинетам,
парили по коридорам,
седлая новых лошадок,
меняя аттракционы,
чудом удерживаясь на них,
преодолевая крутые подъемы и спуски.
Нарядная карусель
весело раскручивала и меткой пращей вбрасывала
каждого на его место.
Ровно в девять Рука
опускала стартовый флажок и пистолет,
выключала секундомер,
азартно отбивающий время прихода.
Карусель-центрифуга
прекращала задорно разбрасывать
ученых по темам.
Опоздавшие, потупив взор,
виновато крались по безлюдному коридору.
Они не получили вдохновляющего утреннего толчка
и день,
а, может, и карьера, и сама жизнь,
были безвозвратно утеряны.
Центрифугу-карусель храма Науки
Рука заводила
огромным золотым ключом
на его куполе.
В смутные времена ключ вынимали,
головку его меняли
на звезду, молот, крест, полумесяц серпа.
Во времена откровений снимали весь купол
и надстраивали еще этаж.
Строительство часто замирало,
но никогда не прекращалось.
Новый этаж тут же заселялся и обживался
современными научными направлениями.
Новоселы, глядя сверху вниз,
изучали опыт предшественников
и думали что, как и зачем строить дальше.
Иногда драгоценные кирпичи познания ронялись вниз
и разбивались.
Виновным это стоило должности и карьеры.
Нижние этажи постепенно погружались в землю.
Историки их изучали,
археологи раскапывали,
консервировали, превращали в музей.
Основные здания Науки были уже построены
и в них оставалось только наводить уют.
А вообще, садитесь ли вы в автомобиль,
заходите в магазин,
беседуете с девушкой,
можете не сомневаться,
что Всё вас окружающее и вы сами
Читать дальше