Ольга Простова - Аида

Наступил июнь. В семье, где росла Аида, всегда в это время варили варенье из молодых зёрен грецкого ореха. Она знала рецепт, хотя никогда сама не варила. Ей хотелось перед мужем показать себя хорошей хозяйкой, и решила сварить такое сложное по технике приготовления лакомство. А приготовить его – нудное и трудное дело. Во-первых, надо было очистить молодые грецкие орехи от скорлупы, руки после этой процедуры ничем нельзя было неделю отмыть. До чего же стойкий натуральный краситель-йод. Если не работать в перчатках, то может быть ожег на руках опять-таки из-за йода. Во-вторых, надо долго вымачивать орехи, часто меняя воду.

Вот йодом-то Аида и решила испортить тетины помидоры, поливая их водой, оставшейся после вымачивания орехов. Выжидая момент, когда тетя выходила из дому по делам, Аида тайком таскала тяжелые ведра, несмотря на беременность, с драгоценной жидкостью в огород, поливая только что окрепшие и принявшиеся помидоры. Она испытывала огромное блаженство, губя, как ей казалось, тетин труд. Аида старалась полить каждый кустик, приговаривая, что им так и надо. В своих мечтах на уже видела расстроенную тетю, жалующуюся соседям на неурожай, на неизвестно почему пожелтевшую и поникшую ботву…

Муж увёз Аиду к её маме за месяц перед родами.

К середине августа Аида с малышом вернулась домой. Первая неделя прошла в заботах и делах. Честно говоря, она совсем забыла о своей мести. Только после того, как однажды вечером случайно услышав разговор соседки с тётей по поводу продажи помидоров, она вспомнила всё. Тайком, выбрав время, побежала в огород посмотреть на них.

Удивлению Аиды не было предела. Они выросли просто гигантскими. Помидоры висели на кусте по полкилограмма каждый, и их было очень много.

– Госпоть убирег минэ от слого дьяния. Не даль мне сделац сла. Я хотеля делать сло, а все полючилось во благо. Ведь помислы маи были исночально плахими, а вод рисультат окосался просто чудесным! Тепер я никому не делаю сла. Никому! Только допро. Именно оно и спосает минэ всекта.

Эти слова я часто вспоминаю, когда думаю об Аиде, моей мимолётной спутнице, собеседнице на полтора часа, но оставившей в моей душе яркий, незабываемый след, желаю ей здоровья и добра.

Как ни странно, живя уже более полувека среди людей, я только теперь понимаю, что являюсь частью слаженной системы, которая наполнена ими, и я могу, как мне кажется, почувствовать вибрации их душ – иногда хаотичные и отрицательные, а иногда упорядоченные и добрые. И при помощи именно положительного намерения я могу управлять собой и создавать свою собственную истину, радость, реальность, создавать свою жизнь, отличающуюся от той, что, как мне казалось, я имела.

Надо только захотеть не быть равнодушной!

День совершеннолетия

«Деточка» – так называла няня детей, обращаясь то к одной, то к другой дочери Софьи Яковлевны, профессора, доктора физико-математических наук, преподающей в Свердловском институте стали и сплавов. Они, две девочки, Милана и Нелли, настолько привыкли к своей няне, что не могли представить и дня без неё. Маша была в их жизни всегда, сколько они себя помнили. Не только одна мама так звала няню. А иногда и они позволяли себе называть её по имени, общаясь только между собой, и, если знали наверняка, что поблизости нет взрослых.

Мария Захаровна помогала Софьюшке воспитывать девочек. Своей семьи у неё не было. Её суженый погиб под Москвой, защищая столицу. После войны у неё было много ухажеров, но никто не тронул её сердца, как он, её Васенька. И она осталась верна своему данному когда-то обещанию: или он, или никто.

«Aut Caesar aut nihil» – Софья Яковлевна, качая головой, произносила это латинское крылатое выражение, когда редко, но выдавался свободный вечер, и они с Машей, не торопясь, ели пироги, попивая чай из тонких гравированных стаканов в красивых серебряных подстаканниках, и вспоминали молодость. А Мария Захаровна так до конца и не поняла, причем здесь Цезарь и никак не могла понять связь этой фразы с Василием. А переспросить Софьюшку стеснялась. Но втайне от всех, она ждала чуда: откроется дверь, и войдет он, такой любимый и долгожданный. Вот так и жила старея, дряхлея и надеясь столько лет, что свершится чудо, и он вернётся. Но, увы! Не выйдя замуж, Маша посвятила свою жизнь воспитанию дочерей Софьи.

Софья была очень занятым человеком. Она возглавляла деканат, читала лекции, ездила в командировки на международные симпозиумы, писала статьи, издавала учебники, принимала экзамены и почти не бывала дома. Когда же она появлялась, дочери уже спали, а уходила на работу – еще спали. Всё воспитание девочек и ведение домашнего хозяйства было на плечах дряхлеющей старой девы, иногда чересчур доброй и многое прощающей, но, по всеобщему мнению, такой справедливой. Софью очень волновало, что она носит и как выглядит, о себе она не забывала: по воскресеньям, раз в неделю к ней приходила маникюрша, а раз в полгода – парикмахер и модистка. Последняя приносила с собой много глянцевых журналов, не советских, а «оттуда», из которых они всей семьёй выбирали новые модели одежды для гардероба профессора. Девочкам и Маше было разрешено присутствовать на таких сеансах-встречах, даже высказывать своё мнение по поводу фасонов, цвета. Мария Захаровна, как обычно, молчаливо наблюдала за происходящим, но если интересовались её мнением, то она, не задумываясь, отвечала, что ей нравится буквально всё. А вот девочек в это время нельзя было узнать. Они преображались, жестикулировали, отстаивая свои позиции, у них появлялся румянец на щеках, иногда испарина на лбах. Не всегда их мнения совпадали, вот тогда и начинался спор-битва, словесная перепалка, длящаяся, когда как, но, как правило, заканчивающаяся мирно, без обид.