Но не сделал он и трёх глотков, как сотрясло его, и вода пошла обратно, а старик с готовностью поддержал ему голову и подставил миску. «Ты отравил меня! Я умираю! – вскричал юноша, – проклятый, проклятый колдун!» Но он не умер и через некоторое время заговорил: «Проклятый колдун, ты не убил меня сразу, неужели ты хочешь мне лютой смерти? Ты хочешь, чтобы я погиб от жажды? Я хочу пить. Пить!» Ничего не сказал колдун, только молча сидел в углу и таращился своими бельмами. И взмолился юноша: «Дай мне попить хотя бы той горькой отравы, что давал мне в первый раз. Пусть умру от неё, но хотя бы напьюсь перед смертью». И колдун снова поднёс ему к губам большую кружку, и юноша пил, морщась от горечи и отвращения, и выпил до дна. И видит юноша: колдун стал расти, возвышаться над ним, громаден он, и разомкнулись над ним своды, а он ещё растёт и ещё, и вот уже и не колдун это, а сам город над ним громоздится, застилая свет, купола церквей слились в один огромный купол-голову с глазницами колоколен и со зрачками колоколов. И каменные руки-улицы простираются вширь, сгребают всё пространство, и заскорузлые пальцы-переулки кривятся в гневной судороге. И колоннады дворцов – это его мощное туловище, негнущееся и громоздкое, двигающееся боком, ближе и ближе, а ноги врастают в мостовые, да что там – мостовые – это и есть его ступни, и врос он в землю намертво. Вдруг выворачивающий душу треск – это чудовище выдирает ногу, да ведь как это возможно?! Ведь рухнет и рассыплется в прах, оторвавшись опорой от земли?! Однако, со скрежетом и громом поднялась ступня каменная с домами, площадями и набережными, провалилась под ней земля в тартарары, зияет пропасть на полгорода, запахло холодным могильным тлением, и опускается эта глыба прямо на тело юноши, и с безумной болью дробятся его косточки в песок, а вот и на голову давит каменная масса, и раскололась голова его, как орех.
Очнулся юноша от озноба, что его сотрясал, потому что был он весь мокрый, и рубаха насквозь и постель. Холодный пот заливал ему глаза, но заметил юноша, что верёвок не было. Хотел он руку поднять – да не может, ослабела рука. Долго ли, коротко ли он лежал, однако пересилил себя и сел. Стены перед ним ходуном ходят, пол шатается, потолок колышется, а самого его лихорадка бьёт. Наконец, перестала голова кружиться, а глаза туманиться, разглядел он и комнату колдуна и его самого, сидящего в углу. Хотел встать да броситься, но ноженьки подкосились, и упал на пол, а встать не может. «Опоил, опоил колдун меня, силы мои выпил, не видать мне воли вольной», – думает юноша. А колдун швырнул ему старую овечью шубу: «На вон, укутайся, ты мне ещё пригодишься». Завернулся юноша в шубу, согрелся да и заснул. А когда проснулся, видит: прикован он железным браслетом и толстой цепью к кровати, кровать та в пол ввинчена, под кроватью ночная ваза стоит, а перед ним кувшин. Колдун исчез. И почувствовал юноша, какая сильная жажда его мучает, глотнул из кувшина, а там чистая вода, вкусная, родниковая. Залпом выпил он полкувшина. Посмотрел на свои руки-ноги – не дрожат, и давай на цепи рваться-тянуться, а никуда дотянуться и не может, ни до полок с мешочками, ни до окна, ни до двери. Как пёс дворовый! Так весь день и прометался. К ночи явился колдун, мокрый с головы до пят, снял свой чёрный плащ, в угол повесил.
– Отпусти меня, колдун, ты же силы выпил мои, пожалей меня, мою молодость!
Молчит колдун, кряхтит, в котомках своих шарится, как глухой.
– Отпусти меня, болен я, лекаря мне нужны и снадобья, если не приму вовремя, не выжить мне. Хворь у меня неизлечимая.
Злобно, искоса, глянул колдун, ничего не ответил.
– Ой, ой, подступает моя хворь, боль лютая, позови моего лекаря, дай мне снадобья! – так юноша кричал в беспамятстве и корчился от недуга страшного.
А колдун дождался, пока юношу жажда мучить начала, и опять напоил его своим горьким отваром. И понял юноша, что зачаровывают его, превращают, что не быть ему таким, как раньше. В бреду и горячке кричал он колдуну:
– Я знаю! Я знаю! Ты хочешь, чтобы я стал таким, как ты!
– Да! – громовым голосом отвечал колдун и смеялся, булькая, пока не зашёлся в кашле.
– Не хочу, не хочу быть таким, как ты, я молод и красив, а ты уродлив и отвратителен! Кто ты? Был ли ты когда-нибудь юн? Почему ты выбрал меня? Какой выкуп ты хочешь, чтобы отпустить меня на волю?
И колдун отвечал:
– В стародавние времена, о которых ты, возможно, даже и не слышал, я был юн и отважен, и воинственен. И напали на нашу страну враги. Я сражался храбро и слыл одним из лучших воинов. Мы прогнали врагов, но война была страшная, и весь мой род был истреблён. Вернувшись с войны, я горевал очень сильно, а потом пошёл учиться врачеванию. Учился я долго и сделался искусным лекарем. Много людей приходило ко мне за помощью, и всем я распахивал двери. И когда я стал стар, и заныли мои давние раны, явились в мой дом волки в овечьей шкуре, безжалостные и коварные разбойники, переодевшиеся богатыми купцами. Хитростью и силой заставили они меня подписать обманные грамоты, отобрали всё моё добро, а самого меня повезли в лес убивать. И было их много, и каждый ударил меня ножом, и закопали они меня, подумав, что разделались со мною навсегда. Но пока ещё не вытекла из меня последняя капля крови, воззвал я к духу зла, таящемуся в недрах земли, к червям, пожирающим мёртвую плоть, к чудовищам, несущим смерть и разрушения всему роду человеческому, и поклялся я быть их верным слугой и творить зло людям, и мстить безжалостно за то, что злом они отплатили мне за доброту мою! И в пустые сосуды мои затекла зловонная жижа болот, и сердце изъела кислота рыжих муравьёв, и жив я остался только своей ненавистью. А ты – потомок атамана этих разбойников, поэтому и платить тебе сейчас по счетам.
Читать дальше