Ольга Шипилова - Санитарная зона

Мы договорились встретиться в кафе с этой женщиной на следующий день, чтобы узнать все детали и подробности. Толик заказал для нее кофе. Она не отказалась, но и не согласилась. По ее щекам, как и накануне в редакции, текли слезы. Я видела, что она не в себе, нуждается в помощи специалистов, но все равно продолжала слушать, пытаясь делать записи в блокноте. Временами женщина останавливала сама себя, погружалась в память, где дочь еще жива, где она ходит в школу, в музыкальный кружок, спешит на первое свидание. И на губах матери появлялась еле заметная улыбка, словно не было никакого горя, оно никогда не войдет в ее дом, никогда не случится. А я почему-то, глядя на нее, думала о своей соседке с четвертого этажа Тамаре Степановне. У той никогда не было детей, только собака колли, по кличке Джесс. Тамара Степановна, когда брала себе псину, забыла дома очки. Целую неделю она была убеждена, что шаровидное, узкоглазое существо на лохматых ножках – девочка, оказалось – парень, имя Джессика стало Джессом. Так и живут они вместе уже двенадцать лет, оба старые, добрые, но никак не одинокие. Что лучше? Кто из этих двух женщин счастливее или несчастнее? Та, которая постигла материнство и потом потеряла своего ребенка, или та, которая его никогда не знала, но считает себя истинной матерью Джесса, именуемого не иначе, как сынок?! Я тоже любила Джесса. Люблю и гуляю с ним часто, когда Тамаре Степановне нездоровится.

Вспомнив чайные умные глаза, тонкую шерсть, соболиный окрас, я улыбнулась. Потом спохватилась: передо мной текла рекой исповедь человеческой утраты, а я мысли свои адресовала собаке. Сделав над собой усилие, я привела чувства в порядок и погрузилась, насколько это было возможно, в омут материнских страданий. Ровно два года назад ее дочь пришла с работы чуть шатаясь. Она, мать, подумала, что дочка пьяна. Чего не бывает в двадцать восемь? Мужа нет, а девочка выросла. Давно пора, чтобы все, как у всех. В два ночи женщина проснулась. Дочь мычала, металась в бреду на кровати. Вызвала «скорую». Забрали. Ни куда-нибудь, а в лучшую клинику города. Реанимация. Диагноза нет. Подозрение на инсульт. Нужны хорошие лекарства, как назло, в клинике их не оказалось. Мать отправили за лекарствами в дежурную аптеку. Спустя двадцать минут после ее ухода дочь скончалась. Трагедия. Врачи уверяли, что мозг умер еще в «скорой», а женщина клялась, что слышала, когда ее девочку увозили в реанимацию, она трижды назвала ее мамой. Потом – вскрытие: что-то не так с органами, путаница в анализах крови и мочи. Мы писали статью. Она получалась убедительной, хотя и строилась только на информации, полученной нами от несчастной матери. Я продолжала не верить. Провели свое собственное расследование. Узнали о документе внутреннего пользования, который никто никогда не видел, выслушали санитаров. Действительно, многое не сходилось, но не настолько, чтобы обвинить медицинское учреждение и врачей в черном сговоре. Зато верил наш Крокодил, скорее пытался верить. Это я сейчас так думаю, проанализировав холодной головой всего его действия. Крокодилу нужны были «жареные факты». Он подписал статью в печать не глядя. Дело черных трансплантологов! Нет, я не верила. Все это невозможно в нашем городе, в нашей стране – городские легенды. Девушка умерла два года назад, молодые умирают, этим теперь никого не удивишь. Да, мать страдает, она никогда не смирится. Но это жизнь, обычная наша жизнь, она не бывает без смерти.

Следственный комитет провел проверку: вина врачей и клиники не установлена. Возможно, что-то напутал патологоанатом, неверно взяла анализы реанимационная медсестра, их обоих уже уволили. Ночное дежурство, люди работают на износ. Я писала эту статью вместе с Толиком, и я подписывала ее вместе с ним. Шума вышло много. Но ни одного факта, кроме записей в истории болезни, которые не сходились, и свидетельств обезумевшей матери. Когда, наконец, запахло долгожданными «жареными фактами», а вслед за смердящим душком возникла необходимость писать опровержение, наш Крокодил умыл руки. Виноватыми сделали меня и Толика.

Рейтинги «Зореньки», о которых она раньше и мечтать не могла, взлетели, а мы с Толиком вылетели. Толик, боявшийся потерять работу еще с детского садика, едва не покончил с собой. Мы понимали, после сего скандала нам достался волчий билет. Провизжав на балконе моего пятого этажа всю ночь, утром Толик погрузился в поиски чего-то нового посредством интернета и дорогого, купленного в рассрочку, ноутбука. Вечером того же дня он завербовался, боюсь даже сказать куда, и уехал, по его словам, в зону боевых действий, где его точно искать не будут, а если и найдут, то не его.