Эмануил Бланк - Сочинения. Том 1. Антидепрессант

Меня, с Юркой Возмиловым и Мариком Шором – главным любителем и знатоком всей научной фантастики нашего двора, а может, и всего Тирасполя, выловил обычный военный патруль.

Офицер заметил пацанов, подозрительно копошившихся на углу завода Ткаченко, где улица Правды плавно переходила в центральную улицу 25 Октября.

Проселитренная газетная бумага, которую я готовил дома в обычной кастрюле и сушил на кухне, прикрепляя к бельевой веревке обычными прищепками, работала по принципу бикфордова шнура. При поджигании и верном расчете, она оттягивала время взрыва и давала возможность отойти на безопасное расстояние.

Тогда, вполне безнаказанно, безопасно и с комфортом, можно было отойти от будущего места подрыва и наблюдать, наблюдать, наблюдать. Мы радовались ослепительной вспышке, оглушительному грохоту, девчоночьим визгам восхищения и страха, приходившим с небольшой задержкой, но неотвратимо, как гром после после яркой грозовой молнии.

Поскольку взрывчатую смесь мы заворачивали в обычную бумагу, без каких-либо добавок, то никакой опасности, кроме яркой иллюминации и знатного переполоха, зрелище не представляло.

Предвкушая отличный спектакль и нервно посмеиваясь, мы наблюдали, как патруль внимательно изучал место, откуда тянулся небольшой синий дымок.

И тут рвануло. Бабахнуло по полной. На совесть!

– Ложись!!!, – завопил бравый лейтенант, зарывшись в летнюю пыль, скопившуюся на повороте дороги. Как только, громко ругаясь матом и отряхиваясь, он поднялся, как раздался второй, а затем и заключительный – третий хлопок.

Яркие сполохи и грохот сопровождались и взрывами нашего хохота. Было очень смешно наблюдать со стороны, как бравые солдаты Швейки от страха, раз за разом, плюхались на землю.

Чтобы вовремя ретироваться, у нас была куча времени. Однако убегать мы не собирались. Вот и попали, глупые. Не догадывались, что патруль уже давно следил за нашим подозрительным копошением.

______________

В милиции, как и приказал дежурный, я старательно, с подробностями, изложил на бумаге суть химического эксперимента, особенности осторожной работы напильником и высушивания проселитренной бумаги. Я знал, что это, точно, пригодится нашей оборонной промышленности. Может, ещё и медаль дадут. Ведь испытания проходили с опасностью для жизни.

В три часа ночи в камеру вошли наши взволнованные отцы. Они застали своих чад в процессе ожесточенного шашечного сражения. Шашками выступали обрывки голубых билетиков в кино и каких-то белых бумажек, найденных нами в мусорном ящике. Доской же служил пол, составленный из темных и светлых керамических плиток.

– Они ещё и в шашки играют!, – возмущённо и с отчаянием воскликнул отец Марика

Капитан милиции, на счастье, оказался бывшим папиным учеником. Сначала, он с выражением, как на сцене, зачитал рапорт, состряпанный обозленным военным патрулём.

Из него следовало, что сионисты Шор, Бланк и примкнувший к ним несознательный элемент Возмилов, хотели, ни больше ни меньше, как взорвать монумент" Серп и Молот». А ведь правда. Упомянутая стелла была тем злополучным местом, куда заложили продвинутые взрывпакеты. Чтобы дальше была видна вспышка, я еле дотянулся до бетонной ручки серпа и оставил заряды на ее поверхности

Не жалея красок капитан рассказал, какая жестокая детская колония ожидала бы нас – восьмиклассников, если бы не мой отец, воспитавший такого благодарного ученика. Дождавшись от папы похвалы, офицер радостно, на мелкие кусочки, порвал все бумаги, включая описание великого технологического открытия. Затем посоветовал, в самое ближайшее время, а лучше прямо с утра, уехать из города. Например, на отдых. Хотя бы, в соседнюю Одессу.

По возвращении домой, отец собрал всю мою домашнюю лабораторию. На ближайшую мусорку отправились стратегические запасы цэрия, калийная селитра, многочисленные мерные стаканы с мензурками, колбочками, трубками и классными притертыми пробками.

Море в Одессе было, в тот год, удивительно тёплым. Мы замечательно загорели, отдохнули и успели вернуться в Тирасполь ещё до наступления карантина. В Одессе началась эпидемия холеры. На календаре красовалась цифра 1970. Всего пятьдесят лет назад…

Наш сокирянский дом состоял из двух половин, разделённых длиннющим коридором. Построенный ещё моим прадедушкой Аврумом Вайнзофом в начале двадцатого века, он отчаянно раздражал местную советскую власть. Их злил, и десяток высоких светлых комнат, и просторныЙ обильный огород.