Игорь Дихтер - Больная любовь

Просмеявшись, заговорил, и его кадык пришёл в движение. Русые волосы до середины шеи, аккуратная борода, тонкие губы, прямой нос с чуть хмурым разворотом ноздрей, блестящие серые глаза… Всё это сливалось во что-то единое, создавало образ в голове Редьярда. Писатель сразу возненавидел этот пошлый смех. Так можно смеяться только наедине с близким человеком, но никак не в обществе. Ему захотелось подойти и дать пощёчину незнакомцу. Как он может?.. И самым странным было то, что Уотсену всегда было плевать на манеры. Откуда же тогда это острое и сильное чувство? И вдруг собеседник этого негодяя повернул голову к нему, к Редьярду, и широко улыбнулся, подзывая жестом руки. В этот миг писатель осознал, что так и стоит, «присосавшись» к бокалу, а остатки шампанского обласкивают губы. Убрав руку от лица, он приблизился к мужчинам. Только теперь он узнал в тщедушном очкарике писателя-фантаста Теорина.

– Редьярд, дорогой друг, хочу познакомить тебя с Бертраном Брайтоном. Он очень любит твои книги.

Редьярд посмотрел в серые глаза и… утонул в них. Возле радужки словно искрились капли чистейшей росы: озорные и вместе с тем прохладные. Глаза – октябрьское небо над Тауэром! Великолепные! Взгляд писателя жадно заскользил по лицу Брайтона, пытаясь уловить каждую деталь. От него веяло уверенностью, мужественностью и какой-то… болезнью. Да-да, именно душевной хворью! Редьярд чувствовал, что в этом человеке ужасающая глубина. И он уже попал в этот жаркий омут. Теорин и Брайтон что-то говорили, а Уотсен просто не мог отвести взгляд от привлекательного лица.

«Бертран… Какое красивое имя. Изысканное. Порывистое. Бер-тран… Словно конфета катается по языку, шоколад тает и в его сладкой пелене ощущается орешек».

– …Ваш последний роман просто покорил меня! Это гениальнейшее произведение, это на века! – голос Бертрана был хрипловат, сам баритон – бархатист, обволакивающ. Его хотелось слушать и слушать…

– Хм, спасибо, – отозвался Редьярд, рассматривая губы и подбородок этого негодяя.

– Я бы принял за честь поговорить с вами о «Зелёной горе». Если у вас будет на это время, конечно… – продолжал Брайтон.

– Время у меня есть. Что ж, давайте поговорим, – быстро заморгав, Редьярд вручил свой бокал Теорину и жестом пригласил Бертрана выйти в соседний зал, где было тихо и пусто.

Тот попрощался с фантастом и последовал за Уотсеном.

Они оказались в полутёмном помещении, стены которого были завешаны старинными картинами. Писатель опустился на диванчик и похлопал ладонью возле себя. Бертран сел рядом. Его лицо выражало живой интерес.

– Когда к вам приходит мысль? Ночью или же днём?

– И ночью, и днём.

– Что вы при этом испытываете?

– Волнение. Воодушевление.

– Именно эти чувства я испытал при прочтении «Зелёной горы». Роман просто дарит второе дыхание, околдовывает… – с пылом заметил Брайтон.

– На написание этой книги меня подтолкнули кое-какие события в личной жизни. Но, вообще, я считаю, что хороший писатель должен обладать богатейшей фантазией и писать то, что с ним никогда не происходило. Но так, чтобы ему поверили, – Уотсен достал из кармана брюк портсигар.

– Вы никогда не испытывали того, что Говард? – тихо спросил Бертран, подаваясь вперёд, почти что непростительно близко.

– Нет. Говард – мой выстраданный персонаж. Моё больное сознание.

– Тем интереснее. Ведь, как вы заметили, писать о том, что пережил сам, достаточно банально, – Брайтон откинулся на спинку и в его глазах мелькнуло нечто отстранённое.

Писатель подумал, что оттенки в этом человеке меняются так же быстро, как движутся секундные стрелки часов. Ему жадно, до духоты захотелось познать все грани его личности. К чёрту поездки! Он напишет новый роман. Ещё лучше предыдущего.

– Вы живёте здесь, в Лондоне? – спросил Уотсен, убирая портсигар обратно в карман.

– Да. Но я часто бываю в Америке.

– У вас там родственники?

– Я снимаю кино: оператор.

– Неужели? Кино… Иллюзия… Чёрно-белый обман… – блекло улыбнулся Уотсен.

– Зато какой обман! Люди готовы отдать всё, чтобы сняться в какой-нибудь захолустной картинке! – хмыкнув, с долей цинизма ответил Брайтон и встал. – К сожалению, мне пора. Есть одно дело. Но мы не договорили и я беру наглость настаивать на встрече. Когда мы увидимся снова?

Бер-тран…

Абрикосовая косточка, спрятанная в спелой мякоти сочного плода…

– Завтра. Кафе «Сольфеджио». Шесть вечера, – хрипло ответил писатель, ощущая лёгкую дрожь в руках.

Читать дальше