Дмитрий Поляков (Катин) - Дети новолуния

Однако чем ближе становилась встреча с кочевником, тем больнее тяготила хана необъяснимая, чудовищная противоестественность положения, в котором он оказался. Это был плен. Самый что ни на есть настоящий. И лишь одно успокаивало: всё-таки это был плен домашний, с соблюдением подобающих почестей, а значит – плен, дающий уверенность в том исходе, в котором он был заинтересован.

Конечно, город он сдал – без боя, без сопротивления. Открыл ворота лютым кочевникам, пожирающим побеждённых, живущим вне веры. Но сохранил гарнизон – а это без малого двадцать пять тысяч сабель, не считая отличной кавалерии, способной биться при любых условиях на территории Хорезма. И почему бы ему, гордому Кучулук-хану, не возглавить те тюркские подразделения, что перешли к монголам, – пусть и под властью дикого хана кибиток? Тому ни за что не распутать узлы изящной политической интриги, да и в голову не придёт заниматься столь тонким делом. Вряд ли головы двуногих зверей приспособлены к чему-то другому, нежели жрать, спать и воевать. Так он думал.

В этом странном мире неприкаянных женщин в сердце хана затеплился очистительный огонёк страдания. Блуждая среди них, поглощённый своими мыслями, он вдруг остановился. Взгляд его упал на девочку лет девяти-десяти, которая сидела одна на краю широкого дивана, предназначенного для ночных утех, одетая в полупрозрачную рубашку, и ела виноград, старательно очищая от кожуры каждую ягоду. Она была всецело увлечена этим занятием.

Внезапно хан испугался.

В глазах потемнело.

Неуверенным, порывистым шагом приблизился он к девочке и тихо лёг позади неё. Девочка повернула к нему равнодушное лицо видавшей виды наложницы. Маленький нос осыпан веснушками. Тонкая, прыщавая шея.

– Как ты попала сюда? – спросил он.

Девочка не ответила. Кончик языка кокетливо высунулся между губ.

– Как тебя зовут?

– Малика, – ответила она.

– Малика… – повторил он задумчиво. – Иди ко мне, Малика.

Девочка послушно отложила виноград, подползла к нему и легла на его живот. Он почти не почувствовал веса её худенького тела, но вспомнил его.

– И вы тоже, – поманил он других девушек, оказавшихся рядом, – вы тоже идите ко мне… и вы… и вы… и ты тоже… и ты… Все… все идите.

Девушки и девочки подходили одна за другой и покорно укладывались вокруг своего хозяина-мужа, а он подзывал всё новых и новых, и те подходили тоже и ложились безмолвно на свободное место. Постепенно диван переполнился нежными созданиями, замершими в разных позах друг на дружке, испуганными, притихшими, а между ними лежал Кучулук-хан, укрывшийся своими женщинами, как одеялом, и по небритым щекам его текли горячие слёзы.

– Я не могу, – беззвучно шептал он, не слыша себя самого, – я не могу… что делать?., я не могу… не могу…

Лишь к вечеру четвертого дня за ним пришли трое воинов-кебтеулов, ответственных за хозяйственное обслуживание ставки, причём, как ни странно, это были ляодунцы, возможно, потому, что в совершенстве владели тонким искусством церемоний.

К тому времени хан забылся беспокойным сном. Его разбудили и вежливо предложили следовать за ними. Кучулук-хан не сразу понял, чего от него хотят, а когда понял, засуетился. Две жены помогли ему надеть заранее приготовленный парадный кафтан, отделанный золотом и стразами, который настолько был перегружен богатыми украшениями, что до поры попросту стоял в углу, как истукан. Также он надел красные, с высоким голенищем, мягкие сапоги, унизал пальцы перстнями с драгоценными камнями, а грудь – золотыми цепями и амулетами. Жены расчесали ему волосы, смазали их ароматным маслом и водрузили чалму со страусиновыми перьями, приколотыми алмазной брошью. Потом они намеревались заплакать, но он запретил.

Хан был собран, бодр и полон самых радужных надежд. Целый мир смотрел на него с любовью.

Они прошли сквозь анфиладу покоев и вышли в просторный холл, ведущий в залу, предназначенную для важных встреч и товарищеских пирушек. Таких во дворце было немало, но эта выделялась особенно изысканной роскошью. На пути к ней по обе стороны от входа в узких глиняных чашах зачем-то горели пропитанные салом факелы. Беспрерывно кланяясь, кебтеулы предложили Кучулук-хану пройти между ними. Тот повиновался, не задаваясь вопросом, для чего это нужно. Перед закрытыми дверями, сплошь покрытыми изумительной резьбой в виде сур из Корана, с инкрустациями перламутра, золотыми нитями, ароматными вставками из корня мирта, стояло несколько войлочных идолов, отдалённо напоминающих человеческие фигуры, с длинными сосцами, сделанными из кожи. Кебтеулы, молитвенно сложив руки на груди, склонились перед ними. Поклонился и Кучулук-хан, мысленно проклиная дикие обряды, но следующий соображениям вынужденной необходимости. «Я кланяюсь сурам», – заверил он себя и Аллаха.