Андрей Белов - Бегство в никуда

Глядя вокруг, Сергей не мог избавиться от ощущения вечного ненастья, грусти и серости – ощущения вечного ноября. Он достал из кармана авторучку, задумался: «Нет, сотрется быстро», – вынул ключ от квартиры, нацарапал на табличке православный крест, а внизу – «Николай». Повернулся и медленно, будто прощаясь, пошел по аллее к выходу из этого скорбного места. Он возвращался в тот мир, где была весна, где светило солнце, где влюблялись и были любимыми.

Уже у ворот кладбища Сергей, ни к кому не обращаясь, спросил:

– Человек – это звучит гордо? – и добавил: – Но ведь это был твой выбор, Николай! А нужна ли такая свобода?

В том самом ноябре, 25-го числа, когда Николай проходил ночью по площади железнодорожного вокзала, голова у него вдруг закружилась, он упал на асфальт, поскользнувшись на льду замерзшей лужи, ударился головой и потерял сознание. Очнувшись, он с трудом, на руках, отполз за привокзальную торговую палатку – ноги почему-то его не слушались – и лег на спину, чтобы отдышаться и прийти в себя. Мимо торопились прохожие, неся чемоданы и баулы, толкая перед собой коляски и ведя за руку плачущих малышей. Все куда-то спешили: кто на свой поезд, кто кого-то встречать или провожать. От удара головой он не мог понять, где он, кто он и что с ним. Вскоре почувствовал, что тело его замерзает. Его бил сильный озноб. Он попробовал кричать и понял, что язык не слушается его и позвать на помощь он не сможет.

Николай оставался лежать на спине за привокзальной палаткой и смотрел вверх на звездное небо. Через некоторое время он почувствовал, что начал согреваться: тепло, возникшее в голове, плавными волнами спускалось вниз, но только до пояса. В голове не было ни одной мысли, и только звездное небо, которое было над ним, что-то смутно ему напоминало. Жизнь покидала его тело, а душа открывалась навстречу звездам – навстречу бесконечной свободе.

А ведь небо было совсем рядом: оно отражалось на льду лужи, рядом с которой лежал Николай.

Последнее, что он подумал: «Звезды! Примите меня в ваше безмолвное царство СВОБОДЫ!»

С завода Геннадий Иванович шел хмурый и поникший. А ведь почти месяц назад он уже знал, что завод готовится к закрытию, но эта весть, как и всегда бывает, когда долго ждешь плохих новостей, прозвучала неожиданно и потрясла всех. Как пошел подписывать обходной лист, до того сжало грудь слева, что впервые почувствовал свое сердце и слезы навернулись на глаза. За последний месяц, отпрашиваясь под тем или иным предлогом с работы, благо руководство шло навстречу, искал завод, на который можно было бы поступить на работу. Бесполезно: приема нигде не было ни на какую должность.

Шел он домой, да вот только ноги не слушались, и как увидит он бар, кафе или какое другое заведение, где водки выпить можно, так они сами старались повернуть к ним. Хотя эти торговые точки и принято называть «увеселительными заведениями», а народ не только с радости, но и с горя туда идет. Так издревле было на Руси: грусть, радость, тоску, веселье и все мало-мальски выбивающее человека из его жизненной колеи пытался он оставить на дне стакана водки в кабаке. Сколько веков прошло с тех пор, как были кабаки на Руси, а нет-нет да и сейчас частенько слышишь упоминание его – прижилось это слово: «кабак», и может, не столько в русском языке, сколько в русской душе с ее вечной и беспричинной тоской, с ее одиночеством, с ее постоянными исканиями ответов на одни и те же вопросы многих поколений русских людей.

Хотя и говорят, что горе от радости недалеко ходит, а в жизни частенько одна беда притягивает к себе еще и другую. Вдоль всей дороги от завода до ближайшей автобусной станции – дороги, по которой шел основной поток заводчан, – по обочинам сидели бомжи, калеки, попрошайки: со всего города съехались, прослышав про закрытие завода, надеясь выпросить хоть сколько-нибудь денег у проходящих мимо них людей, надеясь на жалость, родственность душ будущих нищих и сегодняшних. То тут, то там слышались одни и те же слова: «Такая уж страна – от сумы да тюрьмы не зарекайся». Обгоняя Геннадия Ивановича, быстрым шагом тяжело дыша шел грузный заместитель начальника цеха, тоже уже бывший, и по всему было видно, что он решительно знал, что ему сейчас необходимо. Однако Геннадий Иванович все же спросил:

– Куда бежим, Михалыч?

Михалыч остановился, остановился и Геннадий Иванович. Оба повернулись назад, чтобы еще раз взглянуть на вчера еще родной завод, которому не один год отдали оба. Они уже отошли далеко от предприятия и смотрели сквозь смог на нечеткие очертания зданий цехов: завод находился в низине, как в яме, и круглый год над ним висел дым, даже если наверху было ветрено. Зимой весь снег вокруг завода был грязного цвета, и, как поговаривали, это темное пятно зимой было видно даже с самолетов. Михалыч немного отдышался и ответил: