Владимир Кирпильцов - Дядюшка Дэн – по дороге на войну и обратно

Она не договорила, но он-то помнил своё неловкое «девочка моя!» в их первую встречу. Именно так, а не «товарищ женщина», как хотел сказать. Или с памятью…

Незнакомка засмеялась по-доброму, и ему тоже стало легко и смешно от своей неловкости на кургане. Легко и спокойно, как с Сашенькой. И все слова стали находиться сами собой:

– Ну что ж, если хотите – здесь у вас поселилась Неспешность. Наши предки умели притормозить бег жизни. – Он взял коробочки. – На таких пустяках – и столько тонких вензелей и деталек, которые хочется рассмотреть не спеша. Не спеша съесть эту осетрину в томате, запоминая вкус – не осетрины, нет, а мгновений жизни, украшенных вкусной, чёрт побери, едой. Кажется, в этом есть какое-то предостережение нам: ямщик, не гони лошадей!

Аглая развела руками, удивлённо и восхищённо одновременно, что в переводе с красноречивого взгляда её любопытных глаз означало:

– Ну вот! Ведь можете «оторваться»… Так отрывайтесь же!

И Дядюшка Дэн «оторвался», всё больше удивляясь себе:

– Вот у этой женщины на плакате… Тут, наверное, что-то важное. Судя по её… – он опять стал искать определение, подходящее для округлых форм женщины и нашёл, – …основательности. Она говорит нам что-то о вечном, сакраментальное и… Я не прав?

– Ну, да! – Аглая заглянула в зеркало, сделала уморительно серьёзное лицо, слегка надув щёки и машинально, без тени флирта, подтянула ладонями вверх обтянутые майкой изящные грудки, чтобы придать им похожую внушительность. Их отчаянно сдавленная весомость обнаружила удивительную и по-девчачьи забавную задиристость, и заострённость. Но спрессовать под подбородком лёгкую округлую полноту – признак женского очарования с плаката начала двадцатого века – ей не удалось. Утончённость черт лица так и не позволила реализовать полное сходство в уморительном напряге из трёх попыток.

Они оба расхохотались. И дядюшка Дэн не помнил – когда он так легко и свободно смеялся, освобождённый от двусмысленности женского кокетства. Его просто не было.

Задоринка и непосредственность Аглаи уже поселились в душе Артура Карловича, стали её частью.

– А давайте выпьем!

Из его нелепой сумки – не с первого раза, но всё же… – лёгким движением руки!.. артистично… ну, почти что артистично… была извлечена, выпорхнула бутылка коньяка.

– Это от барона Штейнгеля осталось с начала двадцатого века – как раз под ваш интерьер… – чик, – добавилось как-то само.

– Ну, уж вы загнули! – Аглая откровенно любовалась преображением этого, казалось, сухого, аскетичного с виду незнакомца.

– Согласен. Насчёт коньяка – загнул. Сегодня приобрёл. Не знаю почему. Так, проходил мимо, смотрю ‒ десятилетней выдержки. Представляете – этот напиток целых десять лет созревал, чтобы освятить наше знакомство. Поверьте, именно освятить, потому… Ну, вообще в жизни я менее разговорчив. Наверное – всё ваш коньячный завод. Он действительно бароном Штейнгелем основан. Не так ли?

Дядюшка Дэн взъерошил редкие, с остатками былой кучерявости, волосёнки, встряхнулся – где наша ни пропадала, только не в доме с прекрасной дамой – и стал похож на воробья. Или на гастарбайтера, готового поработать кем угодно, хотя бы официантом, если найдутся стаканчики.

Царственность её указательного взмаха тонула в смешинках на щеках и в глазах. Слова пропадали в журчащем голосовыми переливами смехе детской радости и искренности!

Он с радостью почувствовал, как здорово быть смешным и вызывать весь этот каскад искрящихся масок очаровательной радости на лице женщины!

Недавний сутулый счетовод с нелепой авоськой вдруг выпрямился и пошёл за указующим перстом дамы в позе бравого, вытянутого в струнку официанта с подобострастно оттопыренным задом. Откуда взялась эта смешная осанка – он и сам не понимал. Видел где-то на старой картине:

– О-о! Две серебряные стопки – подойдёт!

Налитое – выпито! Выпито со сладким чувством соучастия – в ощущении вкуса коньяка и радости жизни.

– И снова налито.

– И всё-таки о сакраментальном на этом старинном акварельном плакате. Что здесь написано на плакате такими крупными буквами? Прямо как чугунным литьём.

– Это на французском. – Аглая с пафосом прочла, – Blue De schamps. En vente ici. Поняли?

– Что-то голубое? И, судя по музыке вашего произношения, важное?

– Да, вы так думаете?.. – она не выдержала и снова залилась негромким ласковым смехом, став озорной девчонкой:

– Это просто реклама синьки для стирки белья.