Татьяна Ковган - #ЗаметкиГорожанинаВпровинции. Роман, написанный в Фейсбуке

В общем, работу я сегодня сделала нешуточную – не менее сотни раз с охапкой ботвы до помойки сходила. Там теперь гора замерзшей зелени эффектно возвышается над забором. Возвращаюсь домой – все руки в синяках и царапинах. Резиновые перчатки не спасают – не продаются в местных хозмагах резиновые перчатки до плеч.

Сижу, сокрушенно считаю царапины, любуюсь на свои ручки, которые грубеют с каждым днем, так что никакой крем не помогает. И тут отец спрашивает:

– А ты ботву куда дела?

– На помойку вынесла.

– Надо было в огороде оставить.

Вот те на! Это что, я зря горы свежемороженой зелени три часа на себе таскала?

– И что, она за зиму перегниет?

– Нет, я ее потом весной в бане сжигаю.

Час от часу не легче – прошлогоднюю помидорную ботву в бане жечь. Я еще в доме печку растапливать не научилась, а котел в бане всего один раз получилось разжечь – с пятого раза, случайно. Потому что там постоянно то очистки какие-нибудь, то старое тряпье, то ботва.

Слава богу, что я всю эту гадость выбросила. Теперь в бане жечь не заставят.

8 сентября

Беда – айфон перестал распознавать отпечаток моего пальца. Не признает, и все тут! И я его прекрасно понимаю, я бы на его месте тоже так поступила. Сами посудите, как его распознаешь после того, как руки три-четыре часа провели в резиновых перчатках и разбухли от влаги. Или после того, как я два с половиной часа строгала лучинки, и пальцы теперь сплошь в мелких красных царапинках, которые вздулись и зудят. Или просто телефон звонит, а я в перчатках.

В принципе, touch ID – хорошая штука, но в деревне совершенно невостребованная. Это пока я работала в школе, мне была нужна блокировка – всегда рядом могли оказаться человечки, которым интересно потискать учительскую мобилку. А вот теперь блокировка совсем не нужна. Пришлось отменить. Потому что надоело каждый раз набирать шесть циферок.

Обидно, конечно, такая клевая фишка, а не нужна.

Но еще обидней другое. Каждый вечер, после того как я старательно оттираю щеткой ногти на руках и вырезаю щипчиками разбухшие в резиновых перчатках за день заусеницы, я внимательно изучаю свои руки – и становится грустно. Они постарели за последний месяц на пять лет.

И на этом фоне грусть по touch ID становится несущественной.

8 сентября

Мама обижается, когда я закатываю банки с помидорами и ворчу:

– Зачем насадили столько? Пятьдесят пять кустов – куда мы их девать будем? Всех этих маринованных помидоров, салатов и заправок до весны не съесть, и это при том, что четыре огромные коробки этого счастья в Красноярск переправили.

Мама сначала начинает защищать отца, что, мол, он не виноват, что столько насадил, что бывают годы неурожайные. Я отвечаю, что последний неурожайный год в России был в 1936-м (специально у Гугла спросила, проверила). И вообще, раз некому отдать лишнее – выбросить все на помойку, и дело с концом. Мама снова обижается. За отца, который все это растил, полол, окучивал и поливал. Говорит, что она всю жизнь помидоры выращивала, от фитофторы спасала, в банки закатывала и не возмущалась. Я отвечаю, что если бы она сейчас была здоровая, сильная, с прямой спинкой и без больных суставов, то я после таких ее слов с радостью бы бросилась помидоры консервировать. А так я смотрю на ее костыли и понимаю, что через пять лет консервирования буду такой же, и мне уже после этого никаких помидоров не надо.

В конце концов мама обижается окончательно, а мне становится стыдно. Грубо, конечно. И, наверное, жестоко. Но ведь это правда – я не хочу окончить жизнь, как мама, ковыляя на костылях.

Если честно, без мамы я с этим овощным завалом просто бы не справилась. Отец в больнице, а мы с ней тянем этот груз на двоих. Пока я рву и чищу морковку, она чистит и режет лук. А лук свой, доморощенный, меленький, гаденький, я бы точно его выбросила и чистить не стала. А она терпеливо ковыряет его по два-три часа в сутки, я только подношу и уношу чашки и луковый мусор. А потом, пока я чищу и тру свеклу, режу болгарский перец и лук, она чистит чеснок и укладывает помидоры в кастрюльку. После того как я их проварю, она снимает с них шкурки. И все это больными руками, между прочим. И с больным позвоночником.

Я ей благодарна. Очень. Но ничего не могу с собой поделать – опять начинаю ворчать. Вот целый месяц мы так и живем.

А в последние дни и она начала ворчать, что «эти помидоры» ей надоели. Сегодня утром она мне рассказала, что был такой год, когда они собрали с отцом 28 ведер помидоров, и она всю осень их обрабатывала, снимала шкурки, пропускала через сито, делала бесконечные кетчупы. И тут нас прорвало.