Алексей Авдеев - Врата в никуда

– У меня в машине торфяной виски настоящий есть. Можно за встречу жахнуть. Тогда и за закуской можно сейчас быстро съездить, если у вас тут что-нибудь приличное есть, чтобы вас не объедать.

– Торфяное – это, конечно, круто. Но я не пью уже давно и капитально. Свое я выпил с избытком, а больше мне и не надо. Так что, ну его в болото. Торфяное. Сам потом выпьешь.

– И даже по чуть-чуть за встречу?

– Даже. Для меня смысла в чуть-чуть нет. Тут как с беременностью, чуть-чуть не катит.

– Понятно. Молодец.

Сказано было с нотками поощрения и удовлетворения, так что у меня даже появилась мысль, не проверка ли это. Тем более, что торфяное виски напиток дорогой, но очень специфический. Много выпить его может или редкий любитель, или пьяница. Любителем я не был.

– Давай тогда кофе.

– У меня молотый хороший есть. Правда в турке мне его варить лень. Так в чашку бухаю, а осадок потом оседает.

– Да не принципиально. И от яичницы я не откажусь.

И сразу без перехода, с несколько покровительственным тоном:

– Ну, рассказывай, как живешь.

Я смотрел на Серегу и думал, что он, конечно, сильно изменился. Той самоуверенности, которой ему в чем-то не хватало в юности, теперь было даже с перебором. Чувствовалось, что этот человек начальник и даже на чужой территории он вел себя как хозяин положения, что выразилось и в том, что он сам стал первый меня расспрашивать, не объяснив ничего про свой неожиданный приезд. Я принял эти правила игры и стал рассказывать. Хотя данная ситуация еще больше усугубила мою привычку говорить о себе как о покойнике, или хорошо, или ничего, представляя в максимально возможном позитивном ключе даже негативные события (ну, или не упоминая о них вовсе). В результате чего собеседник должен был увериться, что у такого замечательного меня и в жизни все замечательно. А я и гордыню потешил, и комфортный фон для общения создал.

И вот в такой стилистике я легко, быстро, весело и со вкусом отчитался Сереге о последних своих годах. О том, что в Москве жизнь моя зашла в тупик. Ни семьи, ни постоянной работы, ни четкой цели, зато постоянный алкоголь и прочие греховные прелести. Как я все поменял, уехав в глушь. Жил сначала в православной общине, а потом даже небольшое время в монастыре. Но понял, что пока этого не потяну, и вернулся в мир, но не в Москву, а в поселок недалеко от монастыря. Тут как-то все устроилось и с жильем, и с работой, и даже с личной жизнью. Встретил Катю, с которой неплохо живем, хотя еще и не женаты.

– А чего с монастырем не сложилось?

– Да все сложилось. Просто туда надо полностью уходить, не бежать от мира, а идти к Богу и всего себя посвящать ему. Вообще все, все мысли, желания. И навсегда. Иначе это не монашество, а не пойми что. Я же к этому еще не готов.

– Понятно. Достойно. Ну а как вообще, жизнью доволен? О том, что уехал, не жалеешь?

– Наверное.

– Что-то не слышно уверенности в голосе.

– Да нет, на самом деле доволен. Тихо, спокойно, дышится хорошо. Во всех смыслах, причем в первую очередь в духовном. На жизнь хватает, а чего-то сверх мне и не надо. Девушка тоже, звезд с неба и Porsche Cayenn не требует. Да и вообще, простое человеческое счастье… С простой человеческой яичницей.

Какое-то время мы были заняты едой, потом я все-таки не выдержал и спросил:

– Давай, не томи. Зачем меня нашел и приехал? Вряд ли ностальгия замучила…

– А почему нет… Да ладно, понятно, что по делу. Просто еще сам не понял, как тебе о нем говорить и говорить ли вообще.

И он замолчал на какое-то время.

– Слушай, с такими фразами и паузами тут люди в болотах пропадают. Потом так и не находят.

– Заметь, не я это предложил. Ну смотри, давай, я тебе сейчас один, точнее два вопроса задам, ты быстренько ответишь и я все объясню.

– Яволь, мой господин!

– Да иди ты! Скажи, ты ведь историей религий и прочими подобными вещами до сих пор увлекаешься? Не забыл наши юношеские базары?

– Увлекаюсь. Не забыл.

– Ну и как бы ты совсем вкратце описал суть, так сказать, исторического процесса, и того, что происходит на данный момент в мире.

– Ну, если совсем вкратце… Нет, попробуем так. Во-первых, ты знаешь, я человек православный, да и ты тоже. Поэтому для меня история определяется отношением людей в первую очередь к Богу, а затем к миру, к самому себе, и друг к другу. И есть разные типы этих отношений, условно говоря, мировоззрений, или, как их называют некоторые ученые, парадигм (неких матриц общественного сознания). Эти матрицы формируют видение человеком мира, а значит и его жизнь. Они меняются со временем, но их может быть и несколько одновременно в разных обществах. Хотя в целом их немного, я вот насчитал 7 штук.