Александр Мельник - 1985, или Полевой сезон

Ворочаясь с боку на бок, Захар забывал о том, что ему всего лишь двадцать пять лет. После двух насыщенных событиями полевых сезонов и давшей крен семейной жизни он ощущал себя если не умудрённым жизнью старцем, то во всяком случае зрелым мужчиной. «Ах, Алина-Алина – повторял он про себя, – ну почему же ты оказалась такой дурой?». Сморивший его сон не блистал оригинальностью. Конечно же, ему снилась обольстительная и недоступная молодая жена.

Часа через три он проснулся из-за топота ног. Все его собратья по общежитию давно уже встали и теперь носились взад-вперёд по кухне в поисках съестного. За окнами было белым-бело из-за свежевыпавшего снега. Накинув халат и войдя на кухню, Захар поморщился – там столбом стоял табачный дым. Он не был заядлым курильщиком, сигареты всего лишь помогали ему справляться со стрессом. Радиоточка по-прежнему валялась на полу. Одетая и умытая Танюха выглядела уставшей от жизни голливудской звездой. Улучив момент, Захар шепнул Феде:

– Где ты всё-таки её раскопал?

Фёдор любил прихвастнуть своим богатым жизненным опытом. Быстро взглянув на Татьяну, он подмигнул ей и скабрёзно засмеялся:

– Нам этого добра, Захарушка, искать не нужно. Оно само нас находит! Учись, пионер. Вот скажи мне, мил-человек, закрыл ли ты после нашего сабантуя внешнюю дверь, когда мы по комнатам разошлись? Ты ведь последний на кухне оставался. Нет? То-то и оно! Барышня эта живёт во-он в той пятиэтажке, про общагу нашу знает с детства. Как только у неё по пьяни в одном месте защекотало, так она к нам и пришла. Дверь-то не заперта, да и ставни открыты. Заходи, не хочу. Прямо в валенках ввалилась в нашу комнату, разделась и в первую же попавшуюся кровать плюхнулась. В кровати был я, а мог бы оказаться Игорь. Или ты.

От этой перспективы Захара передёрнуло. Он промолчал и подошёл к столу пить чай с найденными в шкафу сушками. После встречи Нового года напрасно надрывавшийся холодильник был совершенно пустым.

Заморив червячка, он решил съездить в центр города. Захотелось чуток освежиться, а заодно и прикупить чего-нибудь съестного. Ближайший продовольственный магазин был закрыт из-за праздника. Шишковские улицы ещё пустовали. По дороге, спускавшейся к трамвайной остановке, ему попались лишь шумная собачья свадьба да двое ребятишек, катавшихся на санках. В промороженном трамвае с заиндевевшими стёклами почти не было пассажиров. Несмотря на это, водитель-новичок пунктуально объявлял все остановки – улица Сенчихина, универмаг «Юбилейный», Элеватор… На площади Советов Захар вышел. В лицо ему дунул сильный ветер. В овчинном кожухе и купленной на барахолке шапке из собачьего меха холод почти не ощущался. «Сибиряк – не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается» – привычно мелькнула старая присказка. Он заехал сюда из-за вспомнившейся студенческой традиции собираться первого января на Красной площади, у Лобного места. Сокурсник Боря называл те сборища «встречами у лобка».

Рядом с остановкой, у газетного киоска, оживлённо и матерно разговаривали русский парень, по виду типичный пэтэушник, и светившаяся восточным шармом девушка-метиска. Чуть поодаль тесным кругом стояли подвыпившие подростки. Они курили, поминутно сплёвывали на тротуар и громко смеялись. Захар свернул за угол, прошёл мимо кинотеатра «Прогресс» с висевшим на фасаде плакатом «Народ и партия едины!», пересёк безлюдную площадь Советов и приблизился к стоявшей на высоком гранитном постаменте огромной голове Ленина. «Написано ли в книге Гинесса, – подумал он, – что это самая большая в мире скульптурная голова Ленина?». Вождь с лёгким бурятским прищуром смотрел в коммунистическое будущее, не замечая огромной снеговой тучи, нависшей то ли над городом, то ли над всем его детищем – Советским Союзом. Ни сам Захар, ни его друзья почти ничего не знали и знать не хотели о тучах, ходивших над СССР. Простые люди жили, не задумываясь о будущем страны. Многие не затрудняли себя мыслями и о настоящем. Главное – соблюдать неписаные правила, чтобы тебя никто не трогал. «Овощи…» – говорил о таких Захар, но на самом деле и сам он жил так же. Несмотря на смерти Брежнева и Андропова, на немощность престарелого Черненко, установившийся уклад казался незыблемым и вечным. К старым генсекам давно привыкли, как свыклись и приспособились к единственной непогрешимой компартии, мизерным зарплатам и полупустым магазинам.

Резким порывом ветра с макушки Ленина сдуло снежную шапку. Снежинки, поблёскивая в свете бившего от земли прожектора, медленно посыпались на Захара. Он словно очнулся, сбросил минутное оцепенение и, сказав про себя: «Две трамвайные остановки для полевика-геодезиста – не расстояние», направился пешком в сторону универмага «Юбилейный». И сам универмаг, и соседний продовольственный магазин были ожидаемо закрыты, но у входа в «Юбилейный» перебирала из-за холода ногами немолодая женщина-бурятка с огромной алюминиевой кастрюлей, стоявшей на перевёрнутом деревянном ящике. Судя по всему, женщина только что там появилась. Со всех сторон к ней торопливо подходили прохожие, некоторые издалека кричали: «Что дают?». В кастрюле лежали невесть кем пожаренные, но аппетитные увесистые чебуреки. «Чудеса ещё встречаются», – подумал Захар, и быстро встал в мгновенно образовавшуюся очередь. Горка чебуреков таяла на глазах, но ему повезло. Расплатившись за десять штук, он положил их в полиэтиленовый пакет и повернул было к трамвайной остановке, но тут же остановился, услышав за собой знакомый голос: