Эдуард Дворкин - Генеральный инсект. Господин ощущений – 2

Детская интрига: кудрявый баран, не ходи по горам!

В угольной комнате, потянувшись за персиком —

Мальчик разбил графинчик.

Кто ножками болтает, у того мама умирает.

Вещи имеют свои состояния.

Состояния вещам придают тайные (во многом) причины.

Направление ума не дозволяло Толстому заниматься открытием тайных причин состояния вещей, которыми он любил пользоваться так, как они (оне) есть.

Трудно поверить сразу в целое и законченное.

Анна проявлялась фрагментами: цвет лица, руки выхухоля, туго натянутые чулки, блеск глаз.

И предчувствие: эта женщина —

Чересчур открытое платье сообщало ей слишком праздничную наружность – оно и сидело неловко, до того стягивая ее стан и плечи, что полнота их теряла всю свою красоту и естественность .

Толстой мог побожиться, что не писал этого.

Кто-то приподнял ей концы локонов и закинул их за косу – эта импровизированная прическа, надо признать, необыкновенно пристала к правильному овалу лица Анны. Толстой взял со стола кусок барежа, приготовленный Софьей Андреевной для какого-то рукоделья, и ловкими складками драпировал плечи своей героини.

Они враз и замедленно оглядели друг друга.

В тополевой аллее разносился гулкий стук его сердца.

Горничная светила им в передней.

На кровати никого не было, никто не сидел в кресле и не стоял за зеркальным шкафом: придут!

Усаживая в экипаж, он целовал ей руки и колени.

Колокольчик заливался ярким звоном.

Божественная Анна и Анна демоническая напоминали о женщине-ничего и женщине-вообще.

Анна демоническая не слышала земли под собою; божественная Анна не наблюдала над собой неба.

Толстой полон был задорного чувства против женщины-вообще, но в частности ничего не имел против женщины как таковой.

Он знал: женская красота преступна, но не мог объяснить этого.

Неумолчно и фамильярно звонили часы – горничная светила им из передней.

Свет мешал разглядеть – звон в часах, однако, давал понять: имена более не прилипали к их носителям – они носились сами по себе.

Толстой положительно затруднялся: Каренина ли была перед ним, Вронский, Кумберг или же только буквенные их обозначения.

Вот Анна! Идет по яснополянской усадьбе, входит, дает себя обнять – он наклоняется к белой шее и целует лишь лист бумаги, где светится имя ея…

Алабин, с которым Толстой был дружен еще по Севастополю, придал Анне металлический блеск и снабдил хрустальным звоном – куда следовало он просовывал золотой ключик, как следует заводил Анну, и та, подергиваясь, ходила по стеклянному столу.

Тысячу раз произнести «цветник», и в носу защекочет.

Когда Алабин чихал, Анна пальцами проводила по носу.

«Вкусный нос» отвечал за аллергию.

Круглый московский звук лился из бесконечности.

Глаз – гора – Генрик и обратно: Генрик – гора, – глаз.

Манекен в доме Карениных смахнул слезу: приехавший Мичурин облачился в его белье, сюртук и брюки.

Слишком много людей получили доступ к бесконечности: Мичурин тоже.

Легко и просто (относительно) в бесконечность уйти – ты попробуй вернуться!

Влюбленные в бесконечность: кто они?!

Дающие одеялу сползти, и тот, кто стоит за шкафом – чья возьмет? Противостояние было тем звероподобнее, что, наконец, ожила природа.

Кудрявый баран скакал по горам; желтый аист крутился в воздухе.

Сыпались яблоки: обычные и конские; еще – яблоки любви.

Червивая любовь – на что похожа?

С Анны каждый день спадала точно какая-то шелуха.

Вдруг лопнуло лицо Келдыша (случившиеся около лица отошли в тот же час).

Академик сменил кожу: синяя из-под красной.

Отец Гагарина звал Анну в Космос – забыл, что только недавно она оттуда.

Анна между тем сбрасывала шляпку и перчатки.

Охтенка подняла яркий передник, чтобы обмахнуть лицо.

Анна выезжала к каждому поезду: всякий раз прибывал Мичурин, и ей казалось, это он звонит в часах. В самом деле в мешке из небеленого рядна он привез часы: яблочные: одно яблоко обозначало час дня, два яблока – два часа, три яблока – три.

Свежими яблоками Мичурин снабжал мавзолей: когда он клал четыре яблока на хрустальную крышку, время там останавливалось.

Яблочное время от Мичурина и время-молоко от охтенки —

Алабин снабжал мавзолей графинчиками, Кумберг – абажурами, Келдыш и отец Гагарина поставляли громоотводы: Ленин лежал без ярких мазков, все в нем было ровно, уравновешено – фигура, нарисованная природой в средних, немного линючих красках.