Владимир Тутыхин - Осенний блюз

– Ко всему-то привыкает подлец-человек. Ах, как давно я не ел запеченной утки! Ах, как я мечтал выпить эту бутылку вина! Нет, я не пьян… Аня, я готов для вас написать другую пьесу, да, вы красивая…

– Николай Афанасьевич, вы для меня уже написали пьесу… Там только нет меня. И мне очень хочется быть рядом с вами.

– Хорошо… Начинайте быть рядом.

Аня выпила свой стаканчик вина и оторвала от утки второе крылышко… С пьесой она вышла на маленькую эстраду, ударила в барабаны и тарелки и очень театрально, трепетно и философски начала читать:

– В тот светлый осенний день от меня ушла жена. В тот светлый осенний день жена ушла от меня сразу и навсегда! Я еще не успел помыть посуду после нашего «прощального» завтрака и представить себя ужинающим в одиночестве за этим нашим столом, открывающим тугую винную пробку без ее обязательной подсказки, представить себя зачарованно смотрящим в окно на закат солнца без ее абриса… Я еще только все это хотел представить себе! А в дверь уже звонили. И я долго не шел открывать – конечно, кто-то ошибся дверью. Я еще очень долго тер салфеткой ее бокал, чтоб поставить его в дальний угол, и начинал привыкать к новой жизни: хочу – пою, хочу – «целый час тру один бокал», хочу – сочиняю идиотский стишок: «Жил на свете один идиот, То красивый он был, а то вдруг – урод!..» – Аня положила на стол пьесу и продолжила от себя: – Но уходящая женщина почему-то закрыла дверь наполовину. Поэтому звонок звякнул еще несколько раз, и красивый женский голос совсем близко спросил: «Я войду?! Тут в двери оставлены ключи, я возьму их себе»?!

Аня подняла руки вверх и на носочках сделала два оборота… А потом она превратилась в птицу и исполнила танец-полет с утиным крылышком в руке. Она готова была продолжить свой текст, но ждала от Николая Афанасьевича реплику. И все ждали.

– Нет. Конечно, нет… Ведь прошло совсем немного времени… И мне до сих пор одному хочется смотреть в окно на закат… На что после долгой паузы раздался неодобрительный гул публики:

– Да какой же вы Художник после этого! Актеришка! Клоун! Ваш удел – лежать на пыльном ковре арены! Ха-ха-ха! Мы уже льем слезы! Ха-ха-ха! В вашу клетку бьется волшебная птица с прекрасной фигурой, чтоб освободить вас и показать миру! Ха-ха-ха! Жалкий актеришка! Ха-ха-ха! Да вы уже перестали различать прекрасное от жалкого! Да разве вы Художник?! Да как вы смеете притрагиваться к вину! Ха-ха-ха! Поставьте обратно вино! Ха-ха-ха!

Николай Афанасьевич поставил стаканчик с вином обратно на стол и даже намеревался встать из-за стола и уйти. И все поняли, что коснулись святого – и наступила тишина, и все смотрели на Аню.

– Николай Афанасьевич, я в любом случае буду снимать фильм по вашей пьесе. Ведь, когда я первый раз прочла вашу пьесу десять лет тому назад, то думала, что вы уже давно умерли… И гвозди на крышке вашего гроба давно заржавели и мне уже никто не сможет помочь снять фильм про вас и меня… И я ее дописала сама. Но вы живы и в прекрасной форме, я вчера видела вас в роли Лепорелло. Дон Гуан померк рядом с вами. Ах, как прекрасно вы играли! Ах, как тонко, иронично и по-доброму!.. И все мои дописанные слова к вашей пьесе враз перемешались и улетели, но расселись совсем недалеко, на ветках нашего дуба. Так я возьму ключи себе? Я оставила свой чемодан у двери вашей квартиры.

Николай Афанасьевич похлопал руками по своим карманам, нашел ключи и отдал их Ане. Он помог ей надеть красный плащ и даже поправил ей воротник. На что она поцеловала его в щечку и развернула его к зеркалу… И все подошли, и все стали смотреть на них в зеркало. И Николай Афанасьевич на глазах у всех вынужден был стать немного выше, стройнее, а когда Аня склонила голову на его плечо, то он стал моложе и красивее.

Николай Афанасьевич вернулся за свой столик в углу. Утка без крыльев перелетела за большой стол шумной компании, французское вино было разлито поровну во все поднесенные стаканчики. Николай Афанасьевич стал накалывать на вилку зеленый горошек и налил себе остатки вина. Эта пьеса была у него в одном экземпляре, и он точно знал, на какой полке в его доме она давно лежит-пылится, и он ее видел каждый день, и каждый день он хотел ее перечитать… Выпив вино и проглотив три горошины, Николай Афанасьевич дал себе слово: никогда не спрашивать у Ани, как у нее оказалась его пьеса. Ведь все случилось так, как он мечтал. И он с улыбкой представил себе в этом зале среди этой доброй публики множество софитов и красивый женский голос: «Мотор!» Он вышел на эстраду и начал танцевать под какую-то песенку… Ах, да, это был «Осенний блюз».