Юлия Гурина - Сестры

Денис везти отказался – они же в ссоре. Она же не оправдала его надежд, разрушила его жизнь, хорошо, что у них нет детей, и вся прочая чепуха.

Взяла такси, Катя ее подхватила у МКАД. В дороге говорили о случившемся. Подбадривали друг друга, что все обойдется. Искали больницу долго. Ночь. Пускать не хотели. А дальше Маша плохо помнит. Морг, оформление документов. Катя включилась быстро, а Маша подтормаживала. Выбирали гробы. Одежду. Посмотреть на родителей Маша не смогла. Или смогла? Те дни так и были прожиты в густой вате. Как будто кто-то колол ей анестезию, заморозку. Маше поручили оповещать родственников и коллег. Некоторым она звонила по два-три раза. Забывала.

Единственное, что она явно помнила, – это последний свой разговор с мамой.

И сейчас он снова включился в ее голове:

– Алло, мама, привет.

– Машенька, девочка моя! – всхлипывания.

– Что случилось, мама? Ты плачешь?

– Машенька, прости меня, я не знала! Клянусь богом! Не знала!

– Что не знала, мама?

– Что же ты мне не сказала, девочка. Мы бы все исправили. Я бы… – рыдания.

– Мама, что случилось?!

– Мы выезжаем в Москву, он со мной. Я его положила в сумку.

– Что положила? Мама? Что в сумку?

– Дневник твой. Я люблю тебя.

И все. Этот диалог включался в голове Маши снова и снова, словно записанный на автоответчик.

И опять:

– Алло, мама, привет.

…

– Машенька, прости меня, я не знала! Клянусь богом! Не знала!

…

– И я тебя люблю, – отвечала Маша уже в выключенный телефон.

Темное, ледяное всплывало в памяти. Та самая «i», над которой надо поставить точку. Маша пыталась прогнать ее, выбросить за границы сознания, утопить в глубине, заковать, уничтожить. Но теперь, кажется, оно опять вернулось. Высвободилось. И это было страшнее всего, даже страшнее смерти.

Катя и Олег отпустили бебиситтера, Артем, их сын, уже спал. Десять лет, впечатлительный мальчик, решили его не брать с собой. Он и не рвался.

Когда теряешь близких, да еще так внезапно, невозможно это понять. Почувствовать. Смерть подходит слишком быстро и слишком близко, чтобы успеть среагировать. Оглушает. Ставит перед фактом. Фактом утраты, фактом твоего бессилия. Ты закрываешь глаза, а факты уже забрались под веки и стоят перед зрачком. Ты выплакиваешь их, будто сор из глаз, но они от слез становятся только ярче. Вот были живые родные люди – и раз, и нет их. А внутри тебя они все равно же есть. Продолжают быть. Ваши споры с ними внутренние продолжаются, недовольство друг другом, запросы или любовь. А их нет уже. Все. Но внутри-то есть. И то, что там, внутри, к ним раньше было настоящим, теперь стало прошлым. Невозможно вынести это.

И слова доброжелателей хреновых «держись», «мужайся», «надо жить дальше», «у тебя же дети», «ничего, все там будем» – все это просто хочется выблевать из своих ушей. Выключить этот хор голосов, сопутствующих горю. Потому что все ложь – и слова эти, и сама смерть. И ты ложь. И жизнь – сплошная ложь. Вранье! Неправда! Сон! Надо всего лишь проснуться. Проснуться в другую жизнь, где не будет лжи. Где не будет смерти.

А пока во сне приходится надевать доспехи и собираться в очередной крестовый поход. За правду. Кате иногда казалось, что она и не женщина вовсе, а пилигрим-крестоносец – мимо ристалищ, капищ, с глазами, полными заката. А мир остается прежним. Мысленно она уже наказывала виновных. Варианты наказания слайдами мелькали друг за другом.

Олег повернулся и обнял ее своей огромной рукой там, где заканчиваются ребра. Его живот уперся в поясницу. Он дышал ей в ухо, как огромный кит. Катя была уверена, что киты дышат именно так – медленно, и из-за них в океане волны.

Рука Олега так же медленно, как волна, сползала вниз живота и потом поднималась к груди. Не спеша. Не ускоряясь, не замедляясь – так бы гладили киты, если бы у них были руки. И тут вместо яростного желания возмездия Катю настигла другая ярость – ярость жизни. Жажда ее, будто бы она и не пила уже давно жизни. Будто бы тело само решило опротестовать время, проскользнуть в бесконечность. Дыхание стало тяжелым, глубоким. Она ныряла в океан к киту. Олег почувствовал это, рука изменила амплитуду. Губы целовали шею. Его волны уносили ее все дальше и дальше. В тот самый не-сон, где есть только жизнь. Катя повернулась на спину, муж раздавил ее своим весом. А она продолжала плыть, укрытая мощным китом где-то глубоко-глубоко в океане, ухватившись за плотные плечи. Ногти впивались в толстую кожу сильнее и сильнее, пока не случился взрыв. Олег шутил как-то, что с каждым оргазмом рождается новая вселенная.