Руслан Рузавин - Снимок, который звенит. Роман-репортаж

Отравляя воздух миазмами ругани, в конце переулка появляется какой-то фаранг. Так здесь называют белых с горячим сердцем. Идет фаранг по следам модельного вида самки из местных, чье сердце значительно холоднее. Чуть замедлив шаг, самка показывает фарангу что-то на телефоне и с милой гримаской уходит. Послав воздушный поцелуй.

– Оплаченное время вышло, будут деньги – звони. Смотри, сдулся сразу…

Эйприл чуть поводит глазами сквозь толщу своих тяжких раздумий, но никак не реагирует.

– Слушай, ну так расстраиваться – это же уже даже вредно для кожи!.. Представь, лицо обвиснет вот так – ы-ы-ы!.. Ну, улыбнись… Ну самую чуточку хоть… И доверься уже своей подруге! Тетя Марч лечила и не такие душевные раны. Э-эй, мешки будут под глазами…

Гримасничает при этом подруга даже уже слегка карикатурно. И ведь никакой не клиент перед ней, свой брат транс. Или это у них так принято юморить?

– Мешки?.. – Эйприл тяжело возвращается к своему столику в этом солнечном дне. – Для кожи вредно… не это. Вредно, когда ножом – очень острым – отрезают веки, нос… Нет, начинают обычно с носа, и остальное уже само по себе не важно, без носа. Как мы привязаны, оказывается, к этому лицу, – осторожно, как что-то хрупкое, ощупывает брови, нос, щеки. – Не задумывалась? Я однажды поняла, что не могу жить без носа. Умереть – могу, а жить без носа – нет…

– Бедная девочка, бедная, бедная, – Марч гладит подругу по руке. – Где ж ты столько жути натерпелась?

– Нет, нет, – Эйприл отдергивает руку как от огня. – Нет, мы не люди для них. Коту можно ведь отрезать яйца, да? Спокойнее будет. Собакам – уши, хвосты. И мы для них – странные звери. Рептилии с ногами, которым можно купировать все. Ты представляешь, как это, – снова содрогается, – жить без носа? Ты смогла бы?..

– Успокойся, успокойся, моя маленькая. Все в порядке уже, носик на месте, – гладит подругу по плечу. – Ну всем же хотя бы раз попадается извращенец! Ну вырвалась – хвала Великому Будде – живи дальше. На месте твой нос, отмойся хорошенько и живи…

Эйприл непонимающе смотрит на нее. Солнце странно преломляется сквозь кубики льда в стакане. Каждый из которых – маленькая хрустальная призма. Странно преломляется.

– Хозяйка вводит на твое место в танце новенькую. Танцовщица из нее, конечно… Ой! Вспомнила! Смотри…

Брошенный фаранг, что успел уже вернуться и потерянно сидел в кафе через улицу, достает большую камеру. Именно на него Марч показывает изящным пальчиком. Включил камеру, похоже, смотрит отснятое.

– С камерой, видишь, ну тот самый? Бросили сейчас которого? Я вспомнила. Это он снял меня как-то на Уолкине, а потом на выходе из офиса. Прикинь? В другом – вообще! – виде, в другой части города…

– Значит… выследил. Что-то, значит, не так было… у вас, – Эйприл помимо своей воли тяжело втягивается в разговор. Взгляд ее, конечно, больше созерцает что-то внутри. Но говорит, говорит. А это значит – Марч хоть немного, но цели своей добилась. О чем и думает радостно, а язык работает сам по себе, отдельно от мозга.

– Да какое, – стыдливо опускает глазки. – Вообще ничего не было, – чуть краснеет. – Он не по нашей части, похоже. О чем я… А, так он не следил! Понимаешь? Ну специально точно…

– А как? Как тогда?

– Это мистика! – и рука у сердца, между двух очень аккуратных грудей. – Меня бывшие друзья не узнают в настоящем виде. А этот – шел, увидел, узнал. Понимаешь? Там и там. Еще и снять успел.

– Совпадение. Это совпадение.

– Ага. Потом в журнале их выложил. «Было – стало», я здесь и я там.

– В журнале…

– Ну, русский электронный журнал – реклама, конечно, сомнительная. Но тем не менее…

– Так он ру-усский, – судя по глазам и мыслям, Эйприл определенно вернулась к жизни. – А по роже-то и не скажешь. По роже – вылитый Ганс. Или Вильгельм.

– Вроде русский. Хотя кто их там разберет?..

Бежать, бежать тебе надо, фотограф. И желательно не только с этой улицы, а и из города тоже. Столько черной невидимой ненависти устремилось к тебе сейчас. Бежать, бежать и быстро!..

– Русский. Сочетание глупости и жадности – убойная смесь, – глаза Эйприл смотрят через улицу, да как еще смотрят!

Бежать, бежать!.. Ну почему вы, люди, никогда ничего не чувствуете?.. Столько злобы, что асфальт полопается сейчас, а он сидит с хреновиной своей. Ну не чувствует! Что ж… Кошке становится скучно. И читать особо нечего. Ненависть и только ненависть, какие там мысли – у одной. Бестолковая радость у второй. Что с людьми гормональная терапия делает.