Руслан Рузавин - Снимок, который звенит. Роман-репортаж

«Приехали. Вот уж никогда не подумала бы, что эта дура… Нет, номер с ней танцевать классно, конечно. Прямо чувствует – когда что. Вот – чувствует. А причина, оказывается, вот она. Оказывается».

Эйприл осторожно и не глядя в глаза вытягивает руку из ладоней Марч.

– Ой! – та снова в образе, поджатые губки. – Мне ж на маникюр бежать!.. Эйприл, детка, рада бы еще поболтать, но… Маникюрша моя такая тварь, на минуту опоздаешь – все. А за руками… ну, сама понимаешь!

– Как знаешь, – и что там трубочкой шарить в стакане, кончилось уже все. Взгляд медленно гаснет. Или прячется внутрь, как когти.

– Все, бегу, пока-пока. Найди свой сабай!..

И воздушное создание, скорчив почти такую же капризную гримаску, как у девушки, бросившей фаранга, уносится легким ветерком по улице. Очень похоже. Кошка скептически смотрит вслед. Прямо – очень. Похоже.

– Найдешь его с вами. Дура тупая… Кошка, ну ты-то хоть понимаешь меня? «Карма, в другой жизни…» Нельзя прощать! Никому нельзя…

Ледибой дохрумкивает лед и, сунув купюру под стакан, удаляется. Зад его безупречен. Не у каждой девчонки есть такой. Кошка выжидает, пока хозяйка кафе заберет купюру, стакан и помашет для вида тряпкой. Прыг! На столик. Будто и не уходила. Суетитесь, суетитесь… Прищуривая глаза, замечает еще, что ледибоя насильно усаживают в какую-то машину, и месть его детонирует куда больший взрыв, чем он мог ожидать. Месть начинает жить своей собственной жизнью, отдельной от него, людей в машине и кошки. Отдельной от всех.

Кварталы, где никогда не ступала нога человека. Только низшие касты живут, старятся, умирают, и дети их. Так же проживут всю жизнь свою в этих же клетках, слепленных стенами друг с другом. И только некоторые, упираясь и живя впроголодь, поставят себе у дверей богатый алтарь. Бессмертному Будде, как этот вот. Или духам предков, как три метра назад. Или Ганеше с одним бивнем, как при входе на улицу. Какая разница, чей бог вытащит тебя из грязи – индийский, тайский или китайский? Лишь бы вытащил!… Или хотя бы дал надежду, с ней как-то легче барахтаться, и даже тонуть с ней легче.

Все-таки этот мистер По со странностями. Зачем делать тайный дом в таком квартале? Вечером туда ведь можно просто не дойти. На машине приличной не подъехать, все население придет глазеть. А утром один скелет останется. А полиция, так она и в дорогом отеле не найдет. И даже искать не станет среди тех-то постояльцев, себе дороже. Нет, странный, странный…

Эйприл идет по улочке, где с обеих сторон смотрят дома чуть больше собачьей конуры. Современная архитектура для бедных, гипсовые домики-соты. За решетчатой оградой одного в круглом пластиковом тазу сидит ребенок.

– Ну что? Начали купать и забыли тебя? Или, может, сестренки заигрались? – незнакомая тетя опускается на корточки рядом. Малыш делает рот подковкой и пытается выбраться из таза. Чуть не опрокидывает и ревет уже в голос.

– Ну куда ты, глупый? – Эйприл ловит мальчика, почти выпавшего из своей купели. – Что? Тетя не злая, нет. Не надо плакать, не надо…

Пожилая женщина, вытирая руки о невообразимо грязный фартук, выбегает на призывный плач.

– Вот, чуть не упал. А я мимо шла… поймала. Как же совсем одного оставлять так?..

– Ой, спасибо, – женщина улыбается и оказывается не такой уж пожилой, просто жизнь износила. – А я довариваю уже, и тут рев… Тихо, тихо было, а тут… – забирает всхлипывающего малыша и осекается. Вдруг. Понятно. Руки Эйприл, ее гордость – ухоженные кисти с длинными пальцами, все-таки слишком велики для женских. Быстрый взгляд на шею, на грудь, и свинцовая штора понимания в глазах.

– Вы зря беспокоились. Ребенку просто жарко в доме.

– Нет-нет, я… Просто он упал… Ну, чуть не упал, а я просто вот здесь…

– Зря беспокоились. Мы очень вам благодарны.

И ушла, обтирая насупленного ребенка все тем же фартуком. Маленькое смуглое тельце, ушки оттопырены, глаза-пуговицы. Мальчик отворачивает лицо от фартука и засовывает палец в рот.

Почему?.. Ну почему?.. Никогда не спрашивай «почему» и «за что». Все и обо всем можно спросить, но только не два этих вопроса. Их правила игры не допускают. Как?.. Как оказалось здесь это плетеное кресло, пусть и с продранным сиденьем, но все равно явно не из этого квартала. Здесь табуреток на всех – роскошь, а тут целое кресло. Выброшенное на пустырь за ненадобностью. Да сиденье зашить, или заделать, или кусок картона толстого, наконец… Выбросили.